Во второй — громко и даже возмущенно. — ЧТО?
— Ты оглох? Если так, то следующим действием я прикажу тебе написать на своей лысой груди «Я — лох. Глухой лох». А еще лучше сделать татуировку.
«Пуф» возмущенно дернулся.
Тощие колени. Тощая задница. Срамота.
— Я не подвязывался…
Ох, Клинт решил заявить о себе как личность? Как дерьмовая личность дерьмового мужского рода?
— Сидеть тихо! — отрезала она так жестко, что позавидовал бы и армейский генерал.
— Я…
— Тихо, я сказала.
Струнт восстал — его терпение лопнуло. Но восстал пока еще не с пола — видимо, до сих пор надеялся выиграть заключенное на сегодняшней вечеринке пари, — пока только голосом.
— Я не подвязывался исполнять настолько маньячные желания сумасшедшей…
— Это еще не маньячные, — совершенно спокойно отозвались с кресла. — Маньячные будут позже. Если выдержишь.
— Зачем мне выдерживать такое?
«Раб» злился все больше. Ну да, это проституты, которых она заказывала часто, терпели дольше, а такие вот лощеные хлюпики, которые пачками ловились на вечеринках, силой воли не обладали.
— Ну, ты же хочешь владеть миллионами?
Тишина. И такое громкое сглатывание, что Марго поморщилась — ей — богу, голодный пес. Бедный и жадный до денег, как до свежего мяса, пес.
— И такое придется терпеть каждый день?
— Нет, зачем же.
Струнт расслабился. Вот только рано — Марго пояснила:
— Два раза в день. А то и три. А, может, и с утра до вечера.
— Сука, — на этот раз «пуф» сбросил со спины ее ноги и начал разгибаться. — Ты просто ненормальная сука.
— А ты не знал об этом, когда заключал пари?
Черт, он не знал, что она «знала». А она всегда «знала» — видела это по их глазам — алчным и лаковым при виде дороговизны ее квартиры.
— Ненормальная…
— Это я уже слышала.
— Дура конченая…
— Пошел отсюда.
— Я…
Теперь актер восстал не на шутку — проявил норов, распрямился, сжал кулаки. Взгляд карих глаз налился гневом, подбородок заострился, рот сделался маленьким и совсем не красивым.
«Надо было заставить его сбрить и бороду. Эту модную козло — бородку. Без нее ему было бы лучше».
— Я тебя…
Продолжение почти всегда выглядело одинаково: шаг в ее сторону, тянущиеся к ее горлу руки, налитые яростью глаза и появлявшийся, как по взмаху волшебной палочки в женской руке, из‑под сиденья кресла пистолет — мелкая, но злобно — кусачая Беретта 337.
— Пшел отсюда, — повторила Марго лениво, не глядя на гостя. Она все еще смотрела на картины, размышляя, не продать ли их на следующем аукционе. Ствол в руке не дрожал — указывал, будто посаженный на клей, точно в лоб Струнта.
— Ты… ты за это заплатишь.
— Ни цента.
— Я сделаю так, что…
— Ничего не сделаешь. Пшел отсюда — процедила хозяйка пентхауса. — В третий раз повторять не буду.
И неудачник ловелас по имени Клинт — актер — недоучка «бритая — грудь — и–бритые — яйца», проработавший «пуфом» (фи, какая жалость!) всего‑то пятьдесят минут, покинул квартиру голым.
Торопливо. Без нижнего белья. С изливавшимся изо рта, как грохочущий водопад, потоком отборных матерков. |