– Ты где? Ну так заходи, если в двух шагах.
Минут через десять, открыв входную дверь, она уже здоровалась с коренастым Федотовым. На лицах обоих сияли улыбки. Встреча старых друзей.
– Черт меня побери, но я рада тебя видеть, Федотов, – сказала Лена, пока он раскупоривал бутылку с красным вином.
– Я тоже рад. Куда наливать?
– Куда? Слушай, а давай, как раньше.
– А как раньше?
– Ты все забыл. Из граненых стаканов!
– Давай, – улыбнулся Михаил. – А у тебя есть граненые стаканы?
– Есть! – Лена поставила на стол пару. – Папа их берег для подобных случаев. Они ему тоже напоминали о старых добрых временах.
Федотов задумался.
– За Владимира Сергеевича, – произнес он, поднимая полный стакан. – Я думаю, он бы сейчас радовался вместе с нами. Земля ему пухом.
Выпив, они уставились друг на друга, и Лена сказала:
– Ну, рассказывай.
– Что рассказывать?
– Как жил, что делал.
– А ты разве не в курсе?
– Почему же, в курсе. Но только ты сам расскажи. Например, почему до сих пор не женился на Светке Мазур?
– Ты с ума сошла! Скажешь тоже – Светка Мазур. Она же дура. Дура и стерва. Она меня за два дня семейной жизни до самых костей бы обгрызла.
– Интересно, что ты говоришь другим, когда речь заходит обо мне? То же самое? Да? Призна вайся!
– Не выдумывай.
– Я не выдумываю. Я просто интересуюсь.
– Слушай, Лена, давай оставим эту тему от греха подальше, чтобы снова не разругаться на века.
Лена опустила глаза, принявшись разглядывать дно опустошенного стакана.
– Хорошо, – переменив тон, сказала она. – Давай эту тему оставим. Как у вас в «Интерсвязи»?
– Ты имеешь в виду, что говорят по поводу убийства?
– Ну, хотя бы это.
– Всякое говорят. Одни считают, что Проскурец виновен, другие – нет.
– А ты как считаешь?
– Я? – удивился Михаил. – Ты разве во мне сомневаешься?
– Нет, не сомневаюсь. Но все таки…
– Я думаю, что у меня язык не отвалится, если еще раз скажу, что считаю Виталия Федоровича чрезвычайно порядочным, честным и совершенно чистым человеком. Этого достаточно?
– Я это и без тебя знаю. Проскурец никогда бы не пошел на такое. И не потому, что он боится неминуемого возмездия. Просто у него не та закалка. Точнее, закалка у него как раз такая, которая не позволяет ему даже думать о подобном.
– Кстати, как он дома себя ведет? Что говорит жене? Ах да, я совсем забыл, они уже два года, как не живут вместе.
– Да, а все дети в кембриджах и оксфордах.
– Да, им не до него.
– Впрочем, если Проскурца посадят, они останутся без гроша, и тогда вся их загранучеба накроется медным тазом. Слушай, Миша, его действительно могут посадить?
– Легко. С такими уликами – раз плюнуть. Сейчас не очень то церемонятся с нуворишами. Когда некоторых судей в очередной раз прижали за взятки, у них появился большой зуб на всех денежных мешков, которых они теперь не способны развести на чемодан банкнот.
– Неужели раньше и суд покупался?
– Еще как покупался, а главное, продавался.
– Подумать страшно.
– Раньше, чтобы убить кого то, для начала достаточно было быть богатым, чтобы выйти сухим из воды. Многие новые русские именно таким грязным образом оберегали свои вожделенные капиталы от внешних посягательств. И представь, что многим ничего за это не было. Ничегошеньки.
– Как же это? – растерянно спросила Лена.
– Суд пошумел, пошумел, адвокат привел неоспоримые доказательства их полной невиновности, и все – они на свободе. |