Изменить размер шрифта - +
Неравенство, как было так и останется, только это будет неравенство более высокого порядка, внизу будут рабочие, а наверху – новая элита, новый класс, сберегающий общественное время. Вот и все. Вы рабочие, временно удерживали власть. Новый имущий класс должен был вырасти из недр социализма. А вы до этого даже не дотумкались. А раз должен был появиться новый класс, то партноменклатура должна была уступить ему место. Ну, а теперь, скажите мне уважаемые, кто добровольно готов расстаться с почти пожизненными привилегиями, у государственного корыта?

– Никто! – первым закричал Егор. – Как бы он ни назывался: хоть коммунист, хоть демократ, хоть либерал. У человека свинячье нутро.

– Да, к сожалению, пока им двигают меркантильные интересы! – согласился Патриарх. – Море крови прольется, пока человек запустит новый двигатель. Тяжело осознать себя как самоценную личность, но еще тяжелее, как новый класс. Идея, прежде чем вызреть и превратится в плод, должна пройти вегетативный период. Я все сказал, господа мудрогоры.

Он встал из-за стола и медленно пошел к выходу. Карл Мюллер поделился с Лоной впечатлениями от услышанного:

– Первый признак шизофрении – прожекты о социальном переустройстве. А на вид степенный старик. Пусть не питает иллюзий насчет переустройства мира на разумных началах. Новый класс. Где он? Никто ему добровольно власть не отдаст.

– Он именно об этом и говорил! – сказала Лона. Она видела, как за Патриархом в дверь вышел Тимур. Через некоторое время она тоже встала из-за стола. На камне спиной к дому сидели старик и юноша. Тимур. почтительно спросил старика:

– Я могу задать вам несколько вопросов?

– Хоть тысячу! Что знаю, отвечу, мне на тот свет их уносить нет смысла! Ты сам откуда, что так хорошо русский язык знаешь?

– Местный я, тоже с Кавказа. Мать у меня – армянка, а отец – азербайджанец.

– А как же ты в Германии оказался?

Тимур стал рассказывать.

– Мне тогда пять лет было. Мы с матерью остались в Баку, а отец уехал в Армению. Перестройка началась. Обезумевшие фанатики ворвались в наш многоквартирный дом и начали выбрасывать на улицу в чем родила. Снисхождения ни к кому не было – ни к старикам, ни к детям, ни к женщинам. Крики, душераздирающие стоны, плач, выстрелы. Преследуемые разъяренной толпой безоружные люди бросались с набережных и плыли в открытое море. И к нам во двор ворвались. Мать успела меня толкнуть в первую подворотню, а сама не захотела, чтобы ее чужие руки касались. В море ее могила.

Отца расстреляли в Армении. Он поехал туда к родителям моей матери. Кто, что, до сих пор неизвестно. Только три автоматные пули в его теле нашли. Мой дядя в Баку взял меня к себе, а поскольку на нас постоянно косо смотрели соседи, это семьсот тысяч беженцев из Армении, то он продал и нашу и свою квартиру и переехал в Тбилиси. Только у нас и там жизнь не получилась. В один день пришли местные бандиты и показали дяде бумагу от нотариуса, где было написано, что тот дом, которым он владеет, дважды продан, но сначала им. Пусть он едет куда-нибудь в другое место. Хорошо у дяди был документ, что он беженец. Дядя с тетей уехали в Германию и меня взяли с собой.

Я там мусорщиком последнее время работал. Друзья у меня появились. Съездил я в Иорданию, в Саудовскую Аравию, был в Стамбуле, в исламском университете Египта. Мои друзья смотрят на жизнь совсем по-другому. Вы говорите, что есть законы, которые мы можем открыть, по которым развивается жизнь и общество, а они утверждают, что все в этом мире заранее предопределено. И нечестив тот, кто не отомстит за кровь своих родных.

– Значит, ты приехал на Кавказ, чтобы рассчитаться со своими кровниками?

– Я этого не говорил!

– А это и говорить, не надо.

Быстрый переход