Наталья Александрова. Ад да ВинчиРеставратор Дмитрий Старыгин – 2
Высокий, необычайно худой человек поднимался по Иорданской лестнице Эрмитажа. Он не обращал внимания на блистающую позолотой лепнину стен, на белизну мраморных скульптур, на величественные гранитные колонны и стройные пилястры, на парящие высоко над головой, среди пышных облаков живописного плафона, фигуры античных богов. Его не трогала и не волновала вся эта бьющая в глаза роскошь. На лице его читалась одна страсть, одна мысль, одно непреодолимое волнение. Глаза этого человека скользили по окружающим его людям, не замечая их, и только когда ему случалось столкнуться с кем то, нечаянно дотронуться до кого то рукой или плечом, в этих глазах пробегало мимолетное отвращение. Надо сказать, что глаза этого человека были разного цвета – один карий, точнее густого и глубокого янтарного оттенка, другой зеленый, как морская вода в полдень. Впрочем, лицо его было скорее некрасивым, даже неприятным. Слишком узкое и худое, оно напоминало профиль на стертой от времени старинной монете. Поднявшись стремительными, нетерпеливыми шагами по боковым маршам лестницы, мужчина свернул налево и через просторный Фельдмаршальский зал свернул в полутемный коридор, украшенный ткаными коврами шпалерами. В несколько огромных шагов преодолев этот коридор и снова свернув налево, высокий мужчина оказался в Павильонном зале. Миновав стройные ряды белых мраморных колонн, поддерживающих легкую галерею, не взглянув на «фонтаны слез» и пестрые мозаики пола, он пересек площадку Советской лестницы и вошел в здание Старого Эрмитажа. Не отвлекаясь на висящие по стенам картины, он переходил из комнаты в комнату, пока не оказался в завершающем анфиладу высоком и просторном зале. Лицо посетителя переменилось. Словно короткая судорога прошла по нему. Казалось, он увидел что то страшное, что то ненавистное, что то необычайное. Раздвинув толпящихся людей, он приблизился к щиту, на котором была укреплена единственная интересовавшая его картина. Сухощавый англичанин, которого странный посетитель задел плечом, пробормотал что то недовольное, но тот и не подумал извиниться. Оператор с телевизионной камерой, сосредоточенно снимавший посетителей зала, навел объектив на незнакомца. Он же своими разными глазами впился в картину, как будто хотел сжечь ее своим взором или сам намеревался войти в нее, стать ее частью, сделаться крошечной деталью фона, легким облачком, проплывающим в синем проеме одного из полукруглых окон. Англичанин недоуменно пожал плечами и отошел. Высокий худой мужчина с разными глазами застыл, как будто врос в паркетный пол зала. Посетители музея подходили и отходили, смотрели на картину, обменивались впечатлениями. Только он молчал и не шевелился. Когда прозвенел звонок, предупреждающий о скором закрытии музея, он даже не шелохнулся. Зал постепенно пустел. Служительница взглянула на часы и поднялась со своего стула. Она подошла к застывшей напротив картины неподвижной фигуре, негромко кашлянула и проговорила: – Музей закрывается. Странный человек как будто проснулся от глубокого, нездорового сна. Он повернулся к служительнице и уставился на нее своими разными глазами. И глаза эти неожиданно и удивительно изменились, стали прозрачными и бесцветными, как талая вода. И такими же холодными. Служительница, столкнувшись с этим прозрачным ледяным взглядом, побледнела и попятилась. Ей показалось, что ее сердце сковало январским холодом. Одними губами, не сводя глаз со странного посетителя, она проговорила: – Музей закрывается. Ничего не ответив, странный посетитель развернулся и быстрыми шагами покинул зал. – А ты чего ждешь, Михаил? – взяв себя в руки, служительница обратилась к оператору, Музей закрывается, все разошлись. – Сейчас сейчас. – Полный молодой человек последний раз навел объектив на картину и зачехлил камеру. |
