– Ценю ваше доверие, – заметила Маша без улыбки.

* * *

– Когда мне было лет десять, – начал Дмитрий Алексеевич, разлив кофе, – я был ужасным авантюристом.

– Не похоже! – Маша насмешливо посмотрела на него поверх своей чашки.

– Внешность обманчива. Впрочем, в этом возрасте все дети имеют склонность к приключениям. Кто то убегает из дому, чтобы бороться за свободу Африки, кто то мечтает записаться юнгой на корабль, а мы с друзьями решили остаться на ночь в Эрмитаже.

– В наше время у подростков несколько иные интересы, – проговорила Маша.

– Может быть. – Дмитрий Алексеевич пожал плечами. – С современными подростками я не сталкиваюсь.

– Ваше счастье! – вздохнула Маша, вспомнив, чем закончилось ее общение с племянниками десяти и тринадцати лет. Кажется, потом их родителям пришлось делать незапланированный ремонт в квартире.

– Короче, мы решили таким образом проверить свою храбрость, а заодно посмотреть, как тут все выглядит ночью. Нас было трое – двое мальчишек и одна девочка, Лена… – Старыгин на мгновение замолчал, и Маша неожиданно для самой себя испытала что то вроде ревности.

– Может быть, именно ее присутствие и повлияло на наше решение, – продолжил Старыгин, улыбнувшись своим воспоминаниям. В общем, перед самым закрытием музея мы спрятались за одну из витрин. Тогда ни о какой электронной сигнализации еще и не слышали, тетки служительницы обошли залы, осмотрели их довольно таки поверхностно и ушли по домам. Ну а мы выбрались из своего укрытия и отправились в путешествие по ночному Эрмитажу. Признаюсь, это было одно из самых сильных впечатлений в моей жизни. Весь музей был в нашем распоряжении, он был наш, только наш!

Старыгин мечтательно прикрыл глаза, казалось, уйдя в свои воспоминания.

– Картинами мы тогда не очень интересовались, они казались нам скучными, непонятными, а вот старинное оружие, часы павлин и всякие другие музейные диковины поразительно действовали на наше воображение. Но тут случилась одна из таких встреч, которые бывают раз в жизни, да и то, наверное, не у всех.

Мы вошли в очередной зал, и я увидел эту картину… Она была почти спрятана в тени, и вдруг на нее упал лунный луч, и я увидел нежное лицо матери, ее полузакрытые глаза, устремленные на младенца, и его самого, скосившего глаза и глядевшего, кажется, прямо на меня. Я не знал тогда, что она называется Мадонна Литта, не знал даже имени Леонардо, но я не мог отвести от этой картины глаз. Не знаю, что со мной случилось, но я замер перед ней, словно врос в пол, и очнулся, только когда меня окликнул Борька, мой приятель:

– Что ты там застрял перед этой теткой? Бежим, там такое!

Мы двинулись дальше в это удивительное путешествие. Все этой ночью казалось необыкновенным и волнующим…

– Опять же, присутствие Лены… – не удержалась Маша.

– И это тоже, – спокойно кивнул Старыгин. В общем, мы переходили из зала в зал и не подозревали, что нас уже ищут.

– Значит, все таки сработала сигнализация?

– Какая там сигнализация! – отмахнулся Старыгин. – Просто мы не учли одного существенного момента. Дело было зимой, мы, естественно, пришли в пальто и сдали эти самые пальто в гардероб. И представьте себе ужас гардеробщицы, когда после закрытия музея у нее на вешалке остались висеть три детских пальтишка! Что она могла подумать? Трое детей потерялись в музее, с ними произошло какое то несчастье! Она позвала свою знакомую, работавшую ночной дежурной, и рассказала ей о происшествии.