|
— Нам в Надеждинске пришлось пройти все круги ада, чтобы все утряслось и превратилось в дружную трудолюбивую общину. Да легче было в том, что у нас в основном слаженные подразделения военных. — Тут тоже военные… — И среди них предателей много, — перебил его Старшина. — Я ведь не с этого начинал. Я считал своим наипервейшим долгом сохранить людей и оказать возможное сопротивление врагу. Десант ведь был и был он до войны. Перед самым началом. В огромной стране с никудышной системой контроля, не оклемавшейся после развала и децентрализованной системой ПВО. С продажными должностными лицами которые подобно тем оборотням в погонах, что пропустили колонну груженых вооруженными бандитами КАМАЗов к роддому… За тридцать серебряников… А тут командир подразделения и чиновник местной администрации были повязаны с вражеской агентурой. Они хорошие деньги поимели. Им было чем торговаться. В этих краях курсировали машины «Тополь-М». Они их сдали. Продали безопасность страны и народа. Вероятность ответного удара. Нарушили равновесие, предохраняющее от мировой войны. Я не знаю, кто все заварил. Я не знаю кто все это начал. Ведь, как я понял из вашего рассказа, перед войной мы тоже похулиганили. Верно, товарищ Крест? База противника в северной Атлантике ваша работа? — Моя, — кивнул Людоед. — Ну, ясно. Сразу скажу, упрекнуть мне вас не в чем. Во всяком случае, в этом вопросе. — На том спасибо. — Илья улыбнулся. — На здоровье, — Старшина открыл свой ларец с табаком. — Угоститесь теперь моим, — Варяг протянул ему кисет со своим табаком, который вернули полчаса назад. — Без обид, товарищ Яхонтов, но я курю только свой, проверенный табак. — Ответил Старшина. Он набил трубку и снова закурил. Покачивая головой, разглядывал дым. — Непросто было поначалу. Но я не зря в былые времена много времени уделял солдатам. Даже взял на себя обязанность проводить с ними занятия по общественно-государственной подготовке. Офицером было лень. У них других забот хватало. Армию ведь сокращали. Но не сокращали обязанности. В итоге то, что делали раньше десять человек, приходилось исполнять пятерым. Даже необученным. Да и кому охота возиться с бойцами. Что-то им объяснять. Выслушивать их. Быть им старшим братом. Не хотели офицеры этого делать. И я взял эту функцию на себя. И, разумеется, я не читал им казенные бумажки, написанные теми, кто понятия не имел, чем живет боец. О чем думает и переживает. И они стали тянуться ко мне. Излишних поблажек по службе я не давал. Но относился к ним по-человечески и выслушивал. Помогал, чем мог. И много с ними беседовал. Прививал то, что школа уже давно не прививала, а родители забывали. Любовь к родине. Гордость за свою историю. Гордость за свою нацию. Кем бы он ни был. Русский, татарин, якут, дагестанец, чуваш, калмык. Ну и за кем солдаты пошли, когда все началось? За теми, кто слушать об их проблемах не хотел? Кто смотрел на них как на бесплатную рабочую силу? Или за мной? Многие хотели уйти. Добраться до дома. Я их понимаю. Но есть долг. Я поговорил с ними. Уговорил остаться на неделю. Покончить с окопавшимися врагами и предателями здесь. А потом я их не держу. Но идти им уже было некуда. Тут ядерных ударов не было. Глухая тайга кругом. А вот в их города и поселки пришла ядерная смерть. А я задолго до этого говорил солдатам, что война неизбежна. Политическая и экономическая ситуация во всем мире такова, что война дело времени. И объяснял им, что надо делать в этих условиях. Провидцем оказался — Он усмехнулся, — Авторитет мой от этого только вырос. |
