|
Роберт! — Да юноша. Что вы хотите? — Лазар, присевший на какой-то ящик, взглянул на Васнецова. — А что, хуманималы на этот ангар не нападают? — Что вы. Нет, конечно. Они очень боятся открытых пространств. А этот холм не имеет никакой растительности и никаких свойств рельефа, которые могли быть укрытиями. Все на пять миль вокруг пустошью заполнено… или как это правильно сказать… В общем боятся они открытой местности. Это может у них рефлекс такой еще с ядерной войны. При ядерном ударе на открытом пространстве верная смерть. На город со стороны леса они пытались напасть неоднократно. А вот сюда ни разу. — А кто тогда похитил дозорных ваших много лет назад? — Так ведь никто не знает. Давно это было. Никаких следов не нашли. — Ясно. Варяг, ну что? — Скоро выдвигаемся, — кивнул Яхонтов. — Утром завтра. Надо выспаться. Да и в город надо вернуться дотемна. — Было видно, что ему не очень хочется расставаться с самолетом. Влюбленный в небо летчик, всегда им остается. Даже когда неба этого нет и мир укутан в белый саван мертвеца… *** Николаю не спалось. Завтрашний день тревожил его. Точнее сказать грядущее утро, когда они отправятся к горному хребту, разделяющему долину Лэйк Льюис от зловещей, мерцающей в черном небе всполохами ионизации долины ХАРПа. Слова спящего сейчас Варяга его не убедили. Николай не ждал ничего хорошего от похода к стражам и по-прежнему считал, что надо воспользоваться самолетом Тиббетса и бомбой Людоеда. Само провидение послало им этот самолет и пилота, готового на отчаянный шаг. Так зачем искушать судьбу? Быть может, на всей земле осталось всего два летчика — Варяг и Джон. Так пусть Тиббетс летит и бросает бомбу. Ему не привыкать. Тем более что он сам возжелал себе такую долю. Николай окинул взглядом спящих товарищей и, поднявшись с койки, вышел из комнаты. Охранник сидел за столом и спал. Он лишь приоткрыл мутные глаза, и веки его снова захлопнулись. — Везде спят на посту, — тихо проворчал Васнецов и направился к стульям, на которых днем сидели уродливые дети… — Что теперь, — вздохнул он, обращаясь в никуда, сев на старый стул и откинувшись на спинку. — Что теперь? Слушать они меня все равно не будут. Ко мне только Людоед прислушивался. Да и тот виду не подавал. Просто пользовался моим чутьем, как люди пользовались компасом… Чертовы компасы… Они, заработают, интересно? Неужели все изменится через день другой? Неужели все?.. Черт возьми, да уже сегодня могло быть все кончено, если бы мы с утра отправились за бомбой… Он взглянул на пол. Между стульев и ящиков валялась забытая кем-то тряпичная кукла. Полинявшая, жалкая, с пуговицами вместо глаз и в сделанном из каких-то металлических деталей респираторе. Он поднял куклу. Тяжесть стального респиратора заставляла набитую соломой тряпичную голову запрокидываться. Васнецов вспомнил тех детей, и мороз пробежал по коже… — Я все понимаю, господи, — вздохнул он, — Я понимаю все… Но не могу понять за что детей… За что их так, господи? В чем они провинились? Зачем?.. — Причем здесь я? — запульсировал где-то в мыслях чей-то голос. Можно было подумать, что это все тот же ехидный внутренний голос его второго «я», но ведь откликнулся он сейчас на обращение к всевышнему… — Кто ты? — мысленно спросил Васнецов, перекладывая куклу из одной руки в другую. — А с кем ты сейчас пытался говорить? Кому задавал вопрос? — Понятно… Это ты, мое второе «я»… Очень самоуверенно с твоей стороны брать на себя роль бога. |
