Раз Джек был жив, у него появилась дорога к той жизни, которую они знали. Долгая дорога. Один шаг. Маленький-маленький шаг. Другой... Но дорога была, и ничто другое ее сейчас не волновало.

Пока Эмиль Прокнов и Уолтер Дилани осматривали Джека, Хитер воспользовалась телефоном на посту сиделок и позвонила домой. Сначала она поговорила с Мэ Хонг, потом с Тоби и сказала им, что с Джеком все будет хорошо. Она знала, что придает реальности розовую окраску, но маленькая доза оптимизма была нужна им всем.

- Я могу его навестить? - спросил Тоби.

- Через несколько дней, милый.

- Я намного лучше. Весь день улучшение. Я теперь совсем не болен.

- Я сама об этом буду судить. Как бы то ни было, твоему папе нужно несколько дней, чтобы заново набраться сил.

- Я принесу мороженое из орехового масла с шоколадом. Это его любимое. У них нет этого в больнице, а?

- Нет, ничего такого.

- Передай папе, что я принесу ему.

- Хорошо.

- Я хочу сам купить. У меня есть деньги, я сэкономил карманные.

- Ты хороший мальчик, Тоби. Ты знаешь это?

Его голос стал тише и стеснительней:

- Когда ты вернешься?

- Не знаю, милый. Я здесь еще побуду. Наверное, тогда, когда ты будешь уже в постели.

- Ты принесешь мне что-нибудь из комнаты папы?

- Что ты имеешь в виду?

- Что-нибудь из его комнаты. Что угодно. Просто что-то из его комнаты, так чтобы я мог хранить это и знать, что оно оттуда, где он сейчас.

Глубокая трещина между ненадежностью и страхом, вызванным просьбой мальчика, стала много шире, чем Хитер могла вынести, не теряя контроля над эмоциями, который ей удавалось сохранить до сих пор и так успешно лишь за счет жуткого напряжения воли. В груди сдавило, и ей пришлось тяжело сглотнуть, прежде чем она отважилась сказать:

- Конечно, хорошо, я тебе что-нибудь принесу.

- Если я буду спать, разбуди.

- Ладно.

- Обещаешь?

- Обещаю, солнышко. Теперь мне надо идти. Слушайся Мэ.

- Мы играем в "пятьсот случаев".

- И какие у вас ставки?

- Просто соломка.

- Хорошо. Я не хочу, чтобы ты обанкротил мою такую замечательную подругу, как Мэ, - сказала Хитер, и хихиканье мальчика прозвучало для нее сладкой музыкой.

Чтобы увериться, что она не пересечется с сиделками, Хитер прислонилась к стене сбоку от двери, которая вела в реанимационную. Она могла видеть оттуда палату Джека. Его дверь была закрыта, занавески задернуты на огромных окнах наблюдения.

Воздух в реанимационной пах различными антисептиками. Она должна привыкнуть к этим вяжущим и металлическим ароматам; которые казались теперь какими-то ядовитыми, и привнесли горький привкус в рот.

Когда, наконец, доктора вышли из палаты Джека и направились к ней, то они разулыбались, но у Хитер было беспокоящее ощущение, что новости плохие. Их улыбки кончались на углах ртов: в глазах было нечто похуже печали - возможно, жалость.

Доктор Уолтер Дилани был пятидесяти лет и прекрасно гляделся бы в роли мудрого отца на телевизионных посиделках начала шестидесятых. Каштановые волосы поседели на висках. Лицо - красивое мягкостью черт. Он излучал спокойную уверенность и был так же расслаблен и умудрен опытом, как Оззи Нельсон или Роберт Янг.

- Вы в порядке, Хитер? - спросил Дилани.

Она кивнула.

- Я поддерживала связь.

- Как Тоби?

- Дети не унывают. Он чувствует себя так хорошо, как будто увидит отца через пару дней.

Дилани вздохнул и махнул рукой.

- Боже. Я ненавижу этот мир, который мы сотворили! - Хитер никогда раньше не видела его таким разозленным. - Когда я был ребенком, люди не стреляли в друг друга на улицах каждый день. Мы уважали полицейских, знали, что они стоят между нами и варварами.