Сознание вернула вода, льющаяся на лицо. Глеб глотал, но воды было много и он начал захлебываться, попытался вывернуться и понял, что жив.

  Вставай,   приказал дроид и сам же поднял, как щенка за шкирку.   И двигай.

Куда? А не важно. Не на каруселях кататься. В руке дроида пистолет, значит, расстреливать будет. Поставит к стеночке и как в сказке: пиф паф...

Только не понятно, зачем вести. Мог бы и на месте грохнуть.

В коридоре Глеб не выдержал. Подняв связанные руки, он заорал:

  Ну, давай, стреляй! Или мне лицом к стеночке повернуться? К которой? К этой? К той? Выбирай!

  Иди.

  А здесь тебе что не по нраву?

  Иди.

Дуло ткнулось в поясницу, и Глеб подчинился.

А может и хорошо, что не в бункере. На солнышко посмотреть получится, чтобы если уж помирать, то с душой. На травку там упасть, к земле прильнуть устами...

Под ботинками хрустело стекло. Просверкивали на асфальте гильзы. Кое где виднелись и кровяные лужи, стянутые коркой мороза.

Рассвет был некрасивым. Серо лиловое небо зияло проплешинами облаков, и рыжий шар солнца сел на рифы крыш. Изо рта вырывались клубы пара. Ссадины жгло морозом.

Дроиду, небось, тоже не сладко. Чего он тянет то?

  А тебя крепко поцарапало то,   сказал Глеб, чтобы как то развеять мрачные предчувствия.

  До свадьбы заживет.

  И кому руку с сердцем предложишь? Ах да, забыл, вариантов немного... тили тили тесто, жених и невеста.

Приклад ударил в колено, подсекая. Глеб упал, прикрыв голову, и когда хрустнули ребра, закусил губу. Не станет он кричать.

Гордо умрет. С достоинством. Как человек.

Умереть не дали. И бить прекратили. Тод, дождавшись, когда Глеб поднимется, вежливо попросил:

  Помолчи, пожалуйста. У меня в последнее время с нервами не все ладно.

За линией внутренней стены поселок был прежним. И здание, провалившееся было, поднялось, и ветряк шелестел, расчесывая ветру косы. Гуляли жители по прочерченным дорожкам муравьиных троп.

  Вещи там?   поинтересовался Тод, когда поравнялись с гостевым домом.

  Там.

  Тогда туда и двигай.

Глеб двинул. А потом, уже с рюкзачком, двинул к воротам. Происходящее вызывало все больше вопросов, но Глеб благоразумно держал их при себе. Больные ребра способствовали усвоению материала.

Охрана ворот с прежним безразличием пропустила и Глеба, и Тода. Девчушка в шлеме, похожая на Киру до того, что захотелось взвыть, пожелала:

  Хорошего пути!

  Спасибо,   ответил Глеб.

Болото начиналось серо седой равниной, укутанной в туман и снег, который, оказывается, шел ночью. Наверное, стаял в поселке, а за пределами его лежал дырявой шалью.

У тетки такая была... тетка еще считала, что шаль оренбургская, берегла, жалела и в гроб просила положить. А Глеб не положил. Он уже не помнил, почему. Наверное, была причина.

  Держись тропы. И шагай веселей. Через полчаса я активирую мины,   сказал Тод, кинув под ноги черный прямоугольник размером с ладонь.   На трекере зона высадки. Выйдешь к отметке   выживешь.

Это в каком смысле? Расстрел отменяется? Палач выдохся или вдруг проникся любовью к ближнему своему? Нечестно так обламывать. Глеб уже и речь подготовил.

Быть или не быть. Жить или не жить...

Или в спину шмальнет? При попытке к побегу. Садист несчастный, сначала даст надежду, а потом отберет. Ну да, он же теперь правая рука бога.

И левая пятка дьявола.

Ремни разрезал одним движением и нож Глебу подал, вежливо, рукояткой вперед.

  Никуда я не пойду!   сказал Глеб. Хватит с него игр, надоели.   Хочешь стрелять   стреляй так.