– Как вам обо мне, так же и мне рассказывали о вас, – продолжил, скрипнув приступкой тронца, Иероним. – И я представляю вас как человека, который, приди к нему в руки крупные деньги, удачно решит, какое придумать для этих денег дело, чтобы их увеличить с приятной выгодой для обеих сторон.

– Какую же сумму уважаемый гость назвал бы «крупные деньги»? – всё так же спокойно и мягко проговорил ребе.

Патер переместился ближе к краю сиденья (трон скрипнул отчётливей), протянул руку, – ребе, привстав, вложил в неё, обмакнув прежде в чернильницу, перо, придвинул in quatro бумаги, – и патер медленно начертал цифру. Затем, выждав секунду, добавил к цифре значок, который в символах алхимии обозначает золото.

Нет. И теперь осталось бесстрастным лицо Ицхака. Его интерес выразился лишь в вопросе:

– А в какой срок вы, патер, могли бы привезти ко мне эту сумму?

– Она уже здесь, уважаемый ребе. То есть, в нашей карете. Мой казначей один не поднимет, так вы, ребе, пошлите к нему ваших хотя бы двоих – и они внесут прямо сюда.

Ребе протянул руку, позвонил в колокольчик и, когда в дверь заглянули (патер не обернулся), отдал распоряжение.

Не прошло и десяти минут, как в кабинет внесли ту самую, из прихожей, широкую лавку, и на неё взгромоздили плоский, длинный, в сплошной железной оковке сундук. Филипп, потирая друг о дружку ладони с красными рубцами, продавленными скобой сундука, с ожиданием глянул на патера. Тот кивнул. Филипп снял с шеи ключ на цепочке, щёлкнул пружиной замка и отворил крышку. Под ней открылся толстый войлочный мат, и Филипп, поддев за края, вынул его.

«Вот ты и попался, – облегчённо вздохнул про себя Люпус, отследив, как отчётливо порозовела кожа на лице у Ицхака. – Вот ты и попался.»

В ширину сундука, от борта до борта, в лунках, покоились и матово поблёскивали сложенные в столбики золотые монеты. И столбики эти были уложены во всю длину – так же от борта до борта, и было их два слоя; лунками же для рядов верхнего слоя служили углубления между округлыми боками нижних рядов.

– Позовите Давида, – сказал ребе и, слегка поклонившись Иерониму, добавил: – будем считать.

Несуетная, неброская торжественность воцарилась в кабинете-конторке ребе Ицхака, безмолвное ликованье. Давид, невысокого роста толстячок с бородой, едва только тронутой седыми нитями, с лицом, поразительно схожим с лицом отца, пересчитывал количество монет в столбиках, затем – количество самих столбиков, а ребе, сидя за столом своим, на большом листе плотной бумаги выводил аккуратные маленькие цифры.

Подсчёт закончился. Ребе начертал итоговую сумму, провёл под ней ровную тонкую линию и, взглянув на in quatro Люпуса, глубоко, уважительно кивнул головой.

– Вы не желали бы пообедать? – спросил он так же кивнувшего Люпуса. – Вы часок проведёте в столовой, а я часок проведу здесь. Мне, как вы понимаете, предстоит очень сложное дело: подсчитать – какие проценты мне нужно будет вам вернуть вместе с вашим золотом, и в какой срок.

(В эту минуту в кабинет, быстро, не постучавшись, вошёл ещё один посетитель.)

– Охотно и с благодарностью пообедаем, – склонил голову патер. – И то, что главный вопрос мы решим уже сегодня, – искренне радует.

Ребе позвонил; дверь приоткрылась и показался уже знакомый мальчик. Он выслушал поручение и сделал жест двоим гостям следовать за ним. Люпус посмотрел на Филиппа, тот поклонился и, с видимой неохотой сняв с шеи затейливый ключ, протянул его Давиду. Но принял ключ не Давид, а тот самый новый посетитель – высокий, худой, слегка сутуловатый молодой человек.

– Это Мосий, – видя, что Филипп не отпускает из своей руки конец цепочки, поспешно сообщил ребе.