Я заметил, что на Харроу-стрит даже полиция носу не сует. Но родители сказали, что после осмотра «недвижимости» они едут на чай к Тане Брейтуэйт и Пандоре, приехавшей в гости к матери на вторую годовщину смерти отца. У меня до сих пор ноги слабеют при упоминании имени Пандоры, так что родительское коварство сработало и взяли меня голыми руками.

Когда мама садилась в машину, к ней подскочил какой-то юнец с надвинутым на лицо капюшоном:

– Эй, бабец, кайфануть не хочешь?

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – ответила мама таким тоном, словно отказывалась от каталога престижной фирмы. А потом обернулась к отцу, сидевшему сзади: – Помнишь, Джордж, как мы субботними вечерами выкуривали косячок?

– Тихо! – шикнул отец. – Не при Адриане, Полин!

– Когда это было? – заинтересовался я. – Я уже родился?

– В шестидесятые, Адриан, – пояснила мама. – Тогда все покуривали.

– Все? И бабушка Моул? И Уинстон Черчилль?

Меня одолело такое отвращение к этой парочке, что я не разговаривал с ними до самого дома Тани.

На серванте рядом с зажженной свечой и вазой с красными цветами стояла большая фотография Ивана. Фото сделали в то время, когда он еще был женат на Тане. Никто не вспоминал о том, что Иван утонул во время медового месяца с моей матерью. И никто не вспоминал, что мой отец жил с Таней, когда это случилось.

Отбросив назад волосы цвета патоки, она рявкнула:

– Я, по-твоему, кто, поп-звезда? Я серьезный политик, вкалывающий от зари до зари!

Возразил на это, что часто вижу ее на страницах журнала «Хелло!» под ручку со всяким гламурным старичьем.

Пандора ответила, что не в силах остановить папарацци. Она курила, а я разглядывал ее очаровательный профиль. Вдруг она протяжно вздохнула. Я спросил, все ли с ней в порядке.

Пандора ответила, что скучает по отцу, и добавила:

– Твоя мать когда-нибудь рассказывала тебе о том, что произошло?

Мне было известно лишь то, что писали в газетах, да еще то, что моя мать на какое-то время лишилась дара речи, настолько она была потрясена случившимся.

– Настолько потрясена, – горько усмехнулась Пандора, – что увела твоего отца у моей матери через неделю после похорон папы.

– Типичное поведение людей, родившихся в эпоху беби-бума, – вздохнул я. – Все это поколение морально разложившееся.

Рассказал ей, что в 60-е мои родители страдали наркозависимостью. Пандора рассмеялась: мол, несколько затяжек субботним вечером – еще не зависимость.

Тогда я поведал ей о бедном слепом Найджеле, но Пандора уже была в курсе, даже успела свести Найджела с высоким чином в Королевском национальном институте помощи слепым.

– Для консультации? – спросил я.

– Для сбора средств, – ответила она. – У Найджела отличные связи в гомосексуальной мафии. Через него легко подобраться к их кошелькам.

Для оживления атмосферы я рассказал, что написал Тони Блэру письмо с просьбой прислать документы, подтверждающие его слова об оружии массового уничтожения, Кипре и сорокапятиминутной боеготовности.

– Этот скупердяй боится потерять свой залог в турагентстве, – вставила мама.

Оказалось, что Пандора сейчас редко видится с мистером Блэром, поскольку его постоянно нет в стране. Неизбежна ли война с Ираком, поинтересовался я.

– Поговаривают, – ответила Пандора, – что Министерство обороны намерено призвать резервистов-медиков.

– Значит, в больницах останется еще меньше врачей и медсестер, – резюмировала мама.