Той знаменательною ночью, ночью Сфинкса, в то время как ты повстречал чудовище, мне вздумалось пройти по стенам. Тиресий был со мной. Мне говорили, что один солдат там видел призрак Лайя и призрак звал меня — хотел предупредить об опасности. Так вот… тот солдат — это часовой, который нас сегодня охраняет.
Эдип. Охраняет! Да вообще, пусть спит себе спокойно, добрая Иокаста. Я сам тебя буду охранять. И никаких призраков Лайя, естественно.
Иокаста. Да, никаких, увы! Бедняжка! Я трогала его за плечи, за ноги и говорила Ресси: «Потрогай, потрогай». Я была потрясена, потому что он был похож на тебя. Да, правда, он похож на тебя, Эдип.
Эдип. Ты говоришь о страже: «Он был похож на тебя». Но, Иокаста, ты ведь меня еще не знала и догадаться тоже не могла…
Иокаста. Да, правда, не могла, конечно. Я, наверное, хотела сказать, что моему сыну было бы столько же лет. (Пауза.) Да… что-то я запуталась. Только теперь я вижу, какое это поразительное сходство. (Одолевает дурноту.) Ты добрый, красивый, я люблю тебя. (После паузы.) Эдип!
Эдип. Да, моя богиня?
Иокаста. Допустим, ни Креонту, ни Ресси, никому другому ты не хочешь рассказывать о своей победе (Ее рука обвита вокруг шеи Эдипа.), но мне… мне!
Эдип (высвобождаясь). Ты мне обещала! И если бы не этот мальчик…
Иокаста. Вчерашняя Иокаста не сегодняшняя. Ведь я имею право разделить с тобой воспоминания, которые другим неведомы?
Эдип. Конечно.
Иокаста. Ты, помнишь, повторял: «Потом, потом, Иокаста, когда мы будем в нашей спальне, когда настанет ночь любви». Она настала, и мы в нашей спальне. Что же?
Эдип. Упрямая колдунья! Всегда добьется своего. Ну что ж, не двигайся… я начинаю.
Иокаста. О! Эдип! Эдип! Какое счастье! Какое счастье! Я не двигаюсь.
Иокаста ложится, закрывает глаза и больше не двигается. Под аккомпанемент грозы Эдип лжет, выдумывает, изворачивается.
Эдип. Ну вот. Я приближался к Фивам. Я шел по козьей тропе, огибающей холм, к югу от города. Я размышлял о будущем, о тебе, воображал тебя гораздо менее красивой, чем ты есть на самом деле, но все-таки очень красивой, сильно накрашенной и сидящей на троне в окружении придворных дам. «Допустим, я его убью, — мне думалось, — осмелится Эдип принять обещанную награду? Осмелюсь я приблизиться к царице?» Вот так я шел, терзался и вдруг остановился. Сердце чуть не выскочило из моей груди. Я услышал что-то вроде пения. Поющий голос был не от мира сего. Сфинкс? В дорожной сумке у меня был нож. Я спрятал его под туникой и пополз.
Ты помнишь, там на холме есть развалины маленького храма, постамент и круп химеры?
Пауза.
Иокаста… Иокаста… Ты спишь?
Иокаста (вздрогнув, просыпается). А? Эдип…
Эдип. Ты спала.
Иокаста. Да нет!
Эдип. Спала! Как девочка капризная: просит рассказать ей сказку и засыпает, не дослушав.
Иокаста. Я все слышала. Ты ошибаешься. Ты говорил о козьей тропе.
Эдип. Да я давно уже прошел по козьей тропе!
Иокаста. Милый мой, не обижайся. Ты сердишься?
Эдип. Нет.
Иокаста. Сердишься, и правильно, что сердишься. Я такая дура! Что делать, возраст!
Эдип. Расстроилась. Не надо! Я начну рассказ с начала, клянусь тебе, но лучше мы с тобой приляжем рядышком и немного поспим. Тогда мы сможем выйти из трясины, из борьбы со сном, которая нам так мешает. Первый, кто проснется, разбудит другого. Давай?
Иокаста. Давай. Несчастные царицы умеют высыпаться сидя, за минуту, между двумя аудиенциями. Только дай мне руку. Я все-таки слишком старая, Тиресий был прав.
Эдип. Да, может, по сравнению с фиванскими девчонками, которые в тринадцать лет уже невесты. А я тогда? Старик? Голова падает, и я просыпаюсь, только когда подбородок ударяется о грудь. |