Напряженность снял Шалимов. Его «уазик» возник внезапно. Вслед за ним из машины вылез замполит Литовченко. Народ встрепенулся и шарахнулся, я с перепугу заорал:

— Взвод, в колонну по три — становись! Напра-во! Р-рав-няйсь! Смирно! Товарищ подполковник…

— Вольно… — нежным голосом сказал Шалимов. — Что это у вас за парад, товарищ Лопухин? Растворчик сохнет, а вы здесь строевой подготовкой занимаетесь? Ну-ка быстренько расставьте всех на места!

Приободрившись от присутствия начальства, я ловко, почти как Кузьмин, расставил всех туда, где они работали раньше.

— Ну что, шалимовцы, пошалим? — предложил подполковник в своей обычной манере и скинул китель вместе с портупеей на сиденье машины. — Ну-ка дайте кирпичиками поиграться!

Майор Литовченко вытащил из машины маленький кассетник, врубил его и поставил на капот «уазика». Чтобы лучше было слышно, он вытащил желтый мегафон с пистолетной рукояткой, привязал шнурком курок-выключатель и поднес мегафон к динамику кассетника. Загромыхала какая-то залихватская песня на японском языке, совершенно непонятная, но ритмичная. В работу впряглись все: и Шалимов, и замполит, и даже их шофер, который попал ко мне в подсобники. Шалимов с Ахмедгараевым взялись соревноваться и перекидывались какими-то шуточками, которые далеко не вся публика понимала, ибо произносились они на татарском языке, но отчего-то было весело. Не провозились мы и полутора часов. К шапочному разбору приехал Кузьмин — видно, ему сообщили, что подполковник с замполитом отбыли на дом. При нас Шалимов ему ничего не сказал. Он отправил меня старшим на грузовике, который пригнал Кузьмин, а самого Кузьмина посадил к себе в «уазик»… Когда Кузьмин вернулся во взвод, вид у него был необычный. Должно быть, такой вид бывает у человека, которому только что поставили клистир.

Я думал, что Петьку после этого возненавидят. Но вышло по-иному. Его зауважали. Кузьмин, дожидаясь дембеля, объявил, что ему все по фигу, что он забивает на службу болт и так далее. К тому же Шалимов в награду за растворные дела — кто-то все-таки настучал! — дал ему пять суток «гауптической вахты». Своей губы у нас еще не было — построить не успели, — а на гарнизонке была очередь. Но Шалимов был человек памятливый и все-таки пробил для Кузьмина посадку. Вот после этого Кузьмин и обиделся. Он даже перестал ходить на зарядку и вообще всеми силами доказывал, что без него службы не будет. Тем не менее служба шла, дембель приближался слишком медленно, и здоровое честолюбие «замка» вновь поставило его к кормилу власти. Но это уже было не столь важно, потому что вскоре произошло самое главное событие…

— это лучше, чем плохо царствовать. Все-то я уже в вашем бытии уразумел, да многого не понимаю. Учат, скажем, нас на геройских примерах — понятно! Шел солдат по улице, видит — пожар! Побежал в дом, дитя малое спас — герой! Но ведь дома-то, слава Богу, не каждый день горят, и не каждому солдату мимо них сподобится пройти. Значит, и подвигов таких тоже на всех не хватит. А вот работать каждый день надо, и не токмо, чтоб хлеб свой насущный заработать или дом в достатке содержать. Хлеб съешь, вещи износятся… Многие, Василий, в государстве вашем не знают, зачем живут. Бога-то вы отменили, решили рай на Земле строить, а в небеса космонавтов запущать — предерзостно, но лихо! Я, сказывают, в первое житие повелел колокола с храмов снять да в пушки перелить — и то сейчас не верю.