Ничего не приходило на ум, и он решил подумать о другом. Что еще произошло в церкви? Оторванный кусок обоев. Медальон — разлетевшись на части, он сложился в нечто вроде наконечника копья, указывающего на алтарь. А на алтаре лежала раскрытая книга.

— Боже! — Его голос дрожал от нетерпения. Он был так близко, так близко. «Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его». «Себялюбие», — снова всплыло в уме. «Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его». Себялюбие. Он замер, но его чувства воспряли от осознания: он почти у цели. Что-то тут есть, но что? «Если правый глаз твой...»

— Лента! — вскричал Фишер.

Он повернулся и кинулся к двери. Эдит бросилась следом, но, когда она выбежала на лестничную площадку, он был уже на полпути и несся вниз огромными прыжками. Эдит, как могла скорее, спустилась и побежала через вестибюль.

Фишер был уже за столом в большом зале и слушал магнитофон. Эдит невольно закусила губу, услышав голос Лайонела: «...вызвавшее в организме шок». Фишер что-то проворчал и, покачав головой, нажал на кнопку перемотки, чтобы отмотать ленту назад, а потом снова пустил воспроизведение. «Динамометр — тысяча четыреста шестьдесят», — проговорил голос Лайонела. Фишер с нетерпеливым возгласом отмотал еще назад и снова нажал на кнопку воспроизведения, «убирайтесь из этого дома, пока я не убил вас всех!» Фишер с рычанием снова отмотал назад и снова пустил воспроизведение. «Здесь слишком долго, — проговорила Флоренс, якобы голосом своего индейского проводника. — Не слушай. Не понимай. Слишком много болит внутри». Дальше последовала пауза. Фишер, сам того не сознавая, наклонился над столом и напрягся. «Границы. Нации. Крайности. Не знаю, что это значит. Крайности и границы. Пределы и крайности».

Эдит вздрогнула от его дикого радостного вопля. Фишер отмотал ленту назад и снова запустил воспроизведение. «Крайности и границы. Пределы и крайности». Фишер схватил магнитофон и торжествующе поднял его над головой.

— Она знала! — вскричал он. — Она знала! Знала! — И швырнул его через зал.

Не успел магнитофон упасть на пол, а Фишер уже с криком «Ну, держись!» бежал в вестибюль.

Он пронесся через вестибюль и коридор, за ним мчалась Эдит. С воем идущего в атаку индейца он распахнул двери в церковь и ворвался внутрь.

— Беласко! — проревел Фишер. — Я снова здесь! Убей меня, если можешь! — Следом вбежала Эдит. — Мы оба здесь! Прикончи нас! Не бросай дело на половине!

Повисло тяжелое молчание, и Эдит услышала, как странно Фишер дышит.

— Давай, — пробормотал он себе под нос.

И вдруг закричал:

— Давай же, вшивый ублюдок!

Взгляд Эдит перескочил на алтарь. На мгновение она не поверила собственным ушам. Потом звук стал громче, яснее, отчетливее.

Это был звук приближающихся шагов.

Она машинально попятилась, не отрывая глаз от алтаря, и не заметила, как рука Фишера удерживает ее. Затаив дыхание, Эдит смотрела на алтарь. Звуки становились с каждой секундой громче. Пол затрясся, как будто приближался невидимый гигант.

Эдит заскулила, вырываясь от Фишера. Грохот шагов уже почти оглушал. Она попыталась зажать уши руками, но смогла поднять лишь одну руку. Вся церковь дрожала от звука шагов, которые все приближались и приближались.