— Мы так беспокоились, дружище! — добавил Франсуа, с силой сжимая его ладонь.

— Уф! Полегче! От рукопожатия такого силача, того и гляди, хлынет кровь из-под ногтей.

— Наш смелый друг! — воскликнул Жан. — Как мы рады вас видеть! Я бы обнял вас, но вы так ужасно намазались…

— Так-то будет лучше! Вы собирались задать мне знатную трепку! — Боб смеялся и старался шутить, чтобы скрыть свои чувства. — Как глупо! — проговорил он дрогнувшим голосом. — Ваше доверие, искренняя симпатия, то, как вы бросились на мою защиту… при мысли об этом во мне все переворачивается… Черт побери! Как здорово, что я заявился сюда в этих лохмотьях и разыграл маленькую комедию!

— Но где вы были? Что случилось? Ведь прошло целых три дня! Но главное вы теперь здесь. Однако какой нелепый наряд!

— Ловко я изобразил краснокожего?

— Куда уж лучше! Вы обманули даже нас, метисов! А где ваша лошадь?

— Украли. Подозреваю, что к этому приложил руку бывший хозяин, тот самый блюститель, что вешал меня. Но это не страшно. Добуду себе другую. Я опоздал, зато набит новостями, словно почтовое отделение.

— Нужно расседлать лошадей. Пойдемте в дом, закусим и поговорим.

— Нет, пусть стоят наготове. Привяжите их около дома. Всякое может случиться.

— Говорите же, Боб! Мы вас слушаем.

— Так вот. Оставив вас, я отправился на окраину Гелл-Гэпа к другу, с которым в былые, менее счастливые времена, я разбойничал в этих местах. Это верный человек, хотя и отъявленный негодяй. Чтобы изменить внешность, пришлось перевоплотиться в индейца. Это довольно просто, особенно для нас, тех, кто взял в жены индианку. Их племя считало нас своими. Мы, право, недурно изучили язык и обычаи индейцев, вплоть до танцев и тайных обрядов. И вот я вырядился индейцем сиу и, как говорят в театре, полностью вошел в роль. Друг снабдил меня двадцатью долларами.

— Эх! — прервал его Жан. — А я-то отпустил вас без цента!

— Если будете мне мешать, я никогда не закончу. Итак, я направился в салун, где произвел-таки впечатление… Уже давно индейцы не появляются в Гелл-Гэпе. Меня окружили полковники, судьи, профессора, доктора — словом, все титулованные господа, каких в моей стране пруд пруди. Я позволил им напоить себя и стал морочить голову дурацкими историями, как и подобает настоящему дикарю. Между тем я заметил сидящего в углу ирландца — того самого подонка, кому вы наподдали. Он пил в одиночестве, что показалось мне весьма странным, и все время поглядывал на стенные часы. «Этот человек после того, как его отделали, наверняка стал врагом», — подумал я. Он страшно злопамятен, этот пэдди. Я его хорошо знаю, в нем яда столько, что хватит на целое гнездо гремучих змей. Он пил мало — стало быть, боялся захмелеть. Смотрел на часы — значит, опасался пропустить время встречи.

— Очень тонкие и верные наблюдения, — заметил Жан, — ваша логика безупречна. Вы — настоящий следопыт!

— Ну, это пустяки, — отмахнулся Боб, — тем временем я влил в себя около дюжины стаканов. Такая доза уложила бы на месте менее закаленного выпивоху. Затем я вышел… внезапно, будто мне стало плохо… проделал несколько номеров, изображая мертвецки пьяного, а потом рухнул на спину, раскинул руки и ноги и захрапел, словно медведь, обожравшийся медом. Но при этом один глаз не закрывал. Через четверть часа ирландец вышел, держа руку на кобуре и поминутно оглядываясь, как бы опасаясь слежки. Я двинулся за ним той легкой неслышной поступью, которой восхищались даже индейцы. Так мы шли семь-восемь минут и оказались… ставлю один против ста… ни за что не догадаетесь! Мы оказались около телеграфного столба, чью высоту мне довелось измерить при помощи пенькового галстука.