Собаки, завывая так, словно их обдирали живьем, яростно бросались на колья ограды.

— Тише, глупые твари! Тише! Я — друг…

— Если вы друг, — раздался женский голос за ставнем, — то назовите ваше имя.

— Я Роберт Кеннеди, ковбой, приятель Джо Сюлливана… Это вы, Старуха?

— Неужели вы, Боб? А нам сказали, что вас повесили… Мы будем рады принять вас.

— Это не Старуха, — сказал Боб, — значит, это моя милая подружка Кэт?

— Да, Боб! Старуха завтракает. Вы один?

— Со мной трое друзей… это славные парни из Канады… Они братья… Один из них ранен.

— Отчего же вы сразу не сказали, что с вами раненый? Я сейчас открою.

— Скажите-ка, Кэт, — спросил Боб, пока девушка сдвигала засовы, — отца, стало быть, нет дома?

— Нет, и мы очень беспокоимся, ведь вот-вот начнется снегопад.

— А и верно! Я об этом не подумал… А солнце-то желтое, и ветер с севера…

Тяжелая, толстая, массивная, как ворота тюрьмы, дверь повернулась на петлях, и в черном проеме возникло юное девическое лицо. Кэт Сюлливан минуло пятнадцать лет, но выглядела она на все восемнадцать; среднего роста, стройная, с темными волосами и ярко-голубыми глазами, с розовыми щеками и алым ртом, она была очень красива. Доброта в ней сочеталась с решимостью и отчаянной удалью девушки, выросшей на границах. Улыбаясь, она протянула Бобу руку, которую тот крепко пожал, на американский манер.

Канадцы почтительно обнажили головы, с церемонной вежливостью, так присущей их сородичам.

— Тысяча извинений, что заставила вас ждать, господа, — произнесла девушка веселым тоном, в котором, однако, сквозило и сожаление, — но мы живем на отшибе, приходится соблюдать осторожность.

— Мисс Кэт, — прервал ее Боб, умевший быть благовоспитанным джентльменом, — имею честь представить вам моих друзей: Жан, Жак и Франсуа де Варенн. Господа, эта красивая девушка — мадемуазель Кэт Сюлливан, дочь хозяина «Одинокого дома»

— Входите же, джентльмены, погода портится… начинается снегопад… Мы со Старухой приготовим вам постели.

— Мадемуазель, мы сердечно благодарим вас за гостеприимную встречу! — сказал, поклонившись, Жан.

Проворная и грациозная Кэт, впустив их в дом, тут же оказалась впереди и повела гостей в большую комнату, где из мебели были только шкаф, забитый бутылками, и грубые табуреты неструганого дерева. На полу из сосновых досок лежали в живописном беспорядке великолепные меховые подстилки и покрывала.

В углу светился красноватым огнем огромный камин; потрескивая и лопаясь, в нем горели цельные стволы деревьев, а ветер бешено завывал в трубе и порой вталкивал в комнату клуб дыма, пахнущего смолой.

Перед пылающим очагом сидела в кресле-качалке высокая старуха с седыми космами и рябым лицом, с полубезумным взором наркоманки или алкоголички. Она курила короткую трубочку из почернелой глины, время от времени сплевывая с чисто американской точностью на бок котелка, что висел возле огня.

— Здравствуйте, Старуха! — непринужденно обратился Боб, протягивая руку.

— Здравствуй, шалопай, — пробурчала та, с недовольным видом сунув ему два пальца. — Веревка, значит, оборвалась… Жаль!

— Не очень-то вы любезны, миссис Сюлливан… Наверное, еще не успели заморить червячка.

— Слишком много здесь шляется проходимцев…

— А если они позаботились принести своей подруге, старой женушке Джо Сюлливана, кисет с лучшим виргинским табаком?

— Давай сюда, пройдоха!

— Берите! Пробуйте! Наслаждайтесь!

Старуха бесцеремонно схватила кисет, загребла чуть не горсть, заложила за щеку и принялась жевать с видимым наслаждением.