ГЛАВА 8

Невеселое пробуждение. — Прощальное послание полковника Ферфильда. — Очередное изъятие. — Бешенство. — Каким образом полковнику удалось прорвать снежную блокаду. — Смена вождя. — В погоню. — След медведя. — Снежная траншея. — Невероятная встреча. — Джонатан и Джо Сюлливан.

Обитатели «Одинокого дома» беспробудно спали двенадцать часов подряд.

Вполне понятно, отчего в спячку впали некоторые из них, поглотившие не одну бутылку вина. Например, Старуха, которой вздумалось добавить в шампанское, для пущей крепости, можжевеловой водки, джина и перца, — естественно, сначала ей хотелось завести как веселые, так и печальные песни, но кончилось это неизбежной каталепсией.

Нед Мур, а также его безмолвные зловещие приспешники Ник и Питер, которые во время снежной блокады занимались только тем, что пили, курили, жевали табак и спали, набросились на дармовую выпивку с той же жадностью, что и полоумная хозяйка дома, а потому могли свалиться внезапно, как и она.

Это было неизбежно и никого бы не удивило.

Даже Боб, несмотря на благотворное влияние новых друзей, излишне разгорячился и выпил больше чем следовало — естественно, он проснулся с тяжелой головой, и у него трещал скальп, как шутят на границе.

Но как могло случиться такое с Фелисьеном Наваром, многоопытным участником всевозможных застолий? Или с тремя метисами, убежденными трезвенниками? С Кэт Сюлливан — она едва пригубила стакан с шипучим «чимпеньским» — иными словами, шампанским?

Непонятное явление! И эту загадку пытался разрешить каждый по мере почти одновременного пробуждения.

Боб первым открыл глаза, чувствуя, что закоченел от холода — камин давно погас, — и с понимающим видом оглядел живописный беспорядок в большой комнате. Иронически поклонившись Старухе, прикорнувшей у очага, он машинально сосчитал «тела».

Нед Мур сидел за столом, уткнувшись лицом в скрещенные руки и оглашая «Одинокий дом» звучным храпом. Ник и Питер валялись на полу, раскинув руки и ноги крестом, — оба дышали прерывисто, икая, словно больные животные.

Фелисьен Навар, чьи густые брови и черная борода еще больше оттеняли неестественную бледность, спал в кресле-качалке.

Двое раненых, Жан и Франсуа, растянулись на меховой подстилке; Боб оказался возле Жака, также совершенно бесчувственного. Ему смутно помнилось, что мисс Кэт попросила разрешения пойти к себе перед тем, как он внезапно рухнул, сраженный непобедимой сонливостью.

— Вроде все здесь, — проворчал ковбой, потягиваясь, — да, все тут… Черт возьми! Голова словно свинцом налита… Кто бы мог подумать? В глотке будто пакля застряла… сейчас бы стаканчик воды! Да… воды… пожалуй… Эй, полковник! Надо бы промочить горло! Ставлю бутылку джина… Давай, Старуха, обслужи клиентов! Эй, Мур… Ник… Питер… что, скальпы трещат? Полковник Фэрфильд! Hell and dammit! Я ошибся… этот мерзавец исчез… Ну-ка, еще раз: француз, Нед, Питер, Ник, трое моих друзей и я сам… Пусть сам дьявол подвесит меня за галстук! Он сбежал… хотел бы я знать, каким образом ему это удалось и куда он направился?

Монолог Боба, произносимый громогласно, вкупе с ругательствами и окликами, наконец пробудил спящих.

— А это еще что такое? — продолжал ковбой, вглядываясь в необычный предмет на стене прямо над ложем Жана и Франсуа.

Предмет оказался индейским ножом: воткнутый в кедровую балку, он придерживал большой клок грубой бумаги, на которой карандашом было написано несколько строк.

— Чувствую, за этим кроется какая-то подлость, — пробормотал Боб, подходя поближе, чтобы разобрать неровные строчки.