Вернувшись к жизни официально, он первым делом рванул в Гатчину.

— Понимаешь ли, Петр Андреич, я на бензин грешу. Миль пятьдесят вроде как ничего было. Потом правый крайний мотор начал чихать. Сергей к нему по крылу пробрался, сказал — фильтр забит. Такого добра ты нам вволю дал. Только, значит, он его поменял, мотор завелся, тут два средних мотора насморком заболели. Возвращаться не хотелось — ужас. Но когда четвертый мотор захандрил, я понял — баста.

Они сидели в тех же апартаментах, где в прошлом году пьяный Сандро разоткровенничался про тайны высокой российской политики. Интерьер тот же, но отношения между двумя авиаторами изменились существенно. Самохвалов больше молчал, изредка изображая глоток коньяку, а князь выговаривался, оставаясь трезвым как стекло.

— Представляешь, машина перегружена, бензина спалили всего ничего. В общем, пока Уточкин боролся с движками, я развернул «Витязя» на обратный курс и потащился к Дублину.

— Но моторы стали раньше.

— Да. Хорошо хоть место оживленное. Увидел паруса торговца, идущего с севера, и повалился в воду перед его носом.

— Могло затянуть за самолетом на дно.

— Не поверишь, но «Витязь» с ходу не затонул. Верхнее крыло вообще над водой осталось. Меня сняли, а Серега исчез. Думаю, не успел вернуться в кабину к посадке, и его просто сбросило с крыла при ударе об воду. Прими Господь его душу.

Князь перекрестился. Странно, отметил Самохвалов, раньше у него подобных жестов среди разговора не наблюдалось.

— Меня спасло бразильское судно, которое мне принесло следующее испытание. Если читал газеты, знаешь, мы потерпели кораблекрушение в районе Антильских островов.

— Читал.

— Теперь скажу кое-что, неузнанное писаками. На обломке мачты я выбрался на крохотный островок, где жил монах-отшельник. Даже не знал про таких. Православные старцы — да, но тот был католик и англичанин. Я прожил у него больше двух месяцев, питаясь только выловленной рыбой и плодами пальм.

— Потом вас забрал пароход.

— Не совсем. У монаха была лодка с парусом, он легко меня мог подкинуть к людным местам. Я сам не спешил. В нем было что-то такое... В общем, мы разговаривали и молились.

— С католиком?

— Да. Потому газетам не престало об этом знать.

Александр смотрел мимо собеседника, словно восстанавливая перед взором картины тропического архипелага.

— Там я многое понял. В том числе — в чем мой грех, за который меня покарал Господь. Гордыня, любезный Петр Андреевич, это и ваш грех тоже. Создатель наказал летать ангелам и птицам, но никак не людям.

— А также насекомым и летучим мышам, летучим рыбам и семенам растений. Покажите мне место в Писании, ваше императорское высочество, где Господь запретил авиацию.

— Не считай меня мракобесом. Конечно же, мы будем летать. Просто чересчур дерзновенно себя повели. И десяти лет не прошло, как первый самолет оторвался от земли. Или от снега. Но ведем себя как хозяева неба. До Одессы перелет, трансокеанский перелет. Океаны-то столетиями осваивали.

Самохвалов чуть заметно улыбнулся, что не укрылось от княжьего ока, как будто витавшего в тропических широтах.

— Знаю, ты можешь сказать — сам виноват, Александр Михайлович. Действительно, самый большой самолет, самый дальний рейс и прочие глупости именно я придумал. Не отказываюсь. Но ведь именно ты построил «Витязя»! Неужели самому не приходило в голову, что мы зарвались?

— Я делаю то, что у меня получается. Если бы Бог был против, он не позволил бы мне взлететь.

— Гордыня. Господь не всегда пресекает грех.