И вот, сидим за кухонным столом, поглощенные чтением, каждый — своего; я — мемуаров Филби, а Борислав — официальной прессы, которую, несмотря на всю свою любовь к ней, он не покупает, а берет у товарища по телеателье.

— Чего это ты читаешь «Демократию»? — спрашиваю. — Это ведь орган «синих».

— Потому и читаю. Тебе ли не знать, что главное — быть в курсе того, что творится в стане врага. Что творится у своих, мне и без того известно.

Он складывает газету и кладет ее на стол, передавая в мое распоряжение.

— Меня, Эмиль, все чаще мучает вопрос: кто они — свои и насколько они свои?

— У тебя развивается старческая мнительность.

— Я тоже этим тешу себя. Но сомнения остаются. Разве эти сегодняшние «синие» не были еще вчера «красными»?

— А кем я тебе вижусь? Красным, синим или, может быть, фиолетовым?

— Я не о таких, как мы. Какие мы с тобой — это наше личное дело. Ты знаешь, кого я имею в виду.

Он похлопывает своей большой ладонью по газете, вздыхает и говорит слова, которых я жду от него уже давно:

— Я о тех, Эмиль, кто стоял во главе партии. Они нас предали.

— На основании чего судишь?

— Какие тут нужны основания! Я видел их своими глазами и слышал своими ушами. Не забуду того партийного собрания, на котором наш партийный вождь убеждал нас в том, что с сегодняшнего дня и впредь великий смысл нашей работы — делать обратное тому, что мы делали до сих пор.

— Какие доводы он приводил?

— Железные. Ты ведь знаешь, что доводы, которые вбивают в наши головы сверху, всегда железные. «Забудьте! Забудьте, чему мы вас учили! Забудьте, что вы делали! Раз больше нет противника, то нет и разведки!»

— Мудро.

— Забыли только объяснить, куда нам самим теперь деваться.

— Ясно куда — на свалку.

В кухне повисает тишина, если не считать стука капель из крана, отсчитывающего улетающие секунды. Собираюсь, было, напомнить Бориславу, что надо наконец починить этот проклятый кран, но молчу; чувствую, что в данный момент он занят мыслями о предметах более возвышенных.

— «Построим завод… Построим завод свободы». Помнишь, когда-то мы учили такое стихотворение?

Не отвечаю. В настоящий момент мне не до поэзии.

— Ну вот мы его и построили. Ну, не стал он чудом из чудес, но ведь работал.

Не возражаю.

— А уж как мы его охраняли. Главным образом от ударов извне. А его взяли и развалили изнутри. Столько сторожей, а его взяли и развалили.

Продолжаю хранить молчание.

— Скажи что-нибудь. Ты ведь был одним из сторожей.

— Ну, раз его развалили изнутри, то и спрашивать надо тех, кто охранял изнутри.

— Столько сторожей… — повторяет Борислав; он, как Однако, говорит сам с собой.

— Спасать ДЗУ или «Химком» было не нашей задачей. Нас отряжали спасать мир. Срывать адские планы поджигателей войны.

— И мы их срывали. Разбивали в пух и прах.

— Может, мы что-что и делали, только впустую. Они изнутри подрывали основание здания, а мы следили за тем, чтоб с фасада не осыпалась штукатурка.

— «Они»? Кто «они»?

— Всякие были, чередовались. Сначала Сталин разжег войну в Корее. Потом американцы разнесли Вьетнам. Затем Брежнев, чтобы окончательно все разрушить, чиркнул спичкой в Афганистане. Чередовались. Главное было — делать дело. Перекраивать карту мира. Обеспечиваться сырьем. Испытывать новые виды оружия и расходовать запасы старого.