Платите каких-то три рубля, запиваете водой и через десять минут можете идти наслаждаться жизнью или, что гораздо хуже, на совещание. Впрочем, вы, наверное, приехали в гости? Фузельские — это, случаем, не ваши родственники? Ихний мальчик очень похож на вас, господин… Простите, хочу быть вежливым, называть по имени-отчеству, вас как зовут? Борис Николаевич? У нас директор мужской гимназии тоже Борис Николаевич. Представляю, как скучно молодому человеку вечерами в нашей дыре. Будьте так любезны, Борис Николаевич, приходите сегодня ужинать, моя Циля прекрасно готовит бараньи ноги. Можете не думать об том, что выпить и чем закусить… А в карты господин офицер любит играть? Под маленький интерес можем партию раскинуть. — Игриво подмигнул. — А у меня как раз гостит племянница Софа, ах, чудная ягодка. — И он поцеловал кончики своих пальцев. — Составит нам компанию…
Вот такой веселый и милый фармацевт! Только подозрительному Нестерову что-то в этом человеке не понравилось. Больше того, уже после пяти минут знакомства он готов был дать руку на отсечение, что этот фармацевт — шпион.
За домом установили наружное наблюдение. Выяснилось, что фармацевта регулярно посещает писарь саперной бригады унтер-офицер Воронов. И с некоторых пор живет этот Воронов на широкую ногу. Год назад из казармы перешел на частную квартиру, много проигрывает в карты, тратится на ресторан и проституток.
Вскоре Воронову подсунули дезу — план оборонительных сооружений фронта, потом еще раза два клали сфабрикованные документы. Но пришел день, и последовал приказ начальства: «Арестовать!»
Когда Воронов в очередной раз пришел к фармацевту, их накрыли. На столе лежали копии секретных документов, оттиск мастичной гербовой печати Виленского военного округа и прочее. Начался обыск.
Фармацевт возмущался:
— Чего есть в моем доме? Ничего нет, только сушеных мышей по углам. Чтоб мне сдохнуть на этом месте! Разве я шпион? Не смейте об том заикаться.
Но контрразведчики не зря вели визуальное наблюдение. Подняли доску подоконника, вынули оттуда громадную сумму — около пятнадцати тысяч рублей золотом.
Фармацевт в первый день после ареста, как положено, все бурно отрицал, клялся и божился, что чист, яко библейский голубь перед Авраамом. На второй день сидения в камере затосковал и рассказал, что все сведения, «которые навязал» ему писарь Воронов, он уже два года передает некоему доктору Смысловскому, местному светиле по венерическим заболеваниям.
Этого Смысловского дома не оказалось. Но не зря человечество изобрело телеграф. В тот же вечер рыхлого, рыжего человека с паспортом на имя Смысловского задержали при попытке выехать за границу в городе Владиславле. Под рубахой (!) обнаружили много такого, что доставило бы радость германской разведке, в том числе фортификационную карту и важные мобилизационные документы.
Смысловский героически молчал — целых три дня. Он лишь плакал и вздымал к потолку пухлые ручки:
— Страшное недоразумение! Не виноват!
— Как — не виноват? — удивлялся нахальству следователь. — У вас нашли под рубахой секретные документы…
— Ну и что? — Венеролог грыз ноготь и делал идиотское лицо. — Это не я виноват, это какой-то тип в котелке пришел ко мне домой, заплатил сто рублей и попросил отвести эти гнусные бумаги, чтобы все они сгорели, в Кёнигсберг.
— И кому отдать? — любопытствовал следователь.
Венеролог пожимал плечами, выпучивал глаза:
— Понятия не имею! Тип в котелке сказал, что ко мне подойдет человек, поздоровается за руку — позвольте вашу пожать, вот так, — даст мне еще двести рублей, а я отдам ему эти, тьфу на них, бумажки. |