Аргирос издал ликующий возглас, когда помрачневшие чжурчжени поскакали прочь, еще продолжая стрелять через плечо по-парфянски. Тут его лошадь издала жалобное ржание и повалилась со стрелой в горле. Он не успел выскочить из седла. Своим весом животное придавило Василия к земле. Он сильно ударился головой. В глазах покраснело, а затем стало черным-черно.

С полдюжины римских разведчиков заключили его в тесный кружок. Аргирос поднял голову и взглянул на товарищей: больно. Среди солдат были Бардан, Александр и Юстин из Тарса.

– Итак, ты обнаружил, что варвары тебе не по душе, – с улыбкой молвил Александр, когда Аргирос встретился с ним взглядом. Улыбка была неприветливой: так мог бы улыбаться сокол, готовый схватить полевую мышь.

– Боюсь, Василий, что за дезертирство тебе не будет прощения, – сказал Юстин. Его голос звучал печально; хотя и солдат, но он не был жестоким человеком. Но и мягкосердечным его назвать было нельзя. – За бегство к врагу предусмотрено только одно наказание.

Бардан, стоявший справа от Аргироса, ничего не сказал. Он просто ударил вернувшегося римлянина ногой по ребрам. Кто-то сзади – Аргирос не видел, кто именно, – нанес удар в спину.

Александр рассмеялся:

– За то, что ты сбежал от нас, ты получишь по заслугам.

И он тоже пнул Василия ногой.

Аргирос понял: они собираются забить его насмерть прямо на месте. Свернувшись калачиком и пытаясь прикрыть руками лицо и голову, он истошно крикнул:

– Доставьте меня к Гермониаку!

– С какой стати мы будем беспокоить генерал-лейтенанта, если можем сами с тобой разобраться? – усмехнулся Александр.

Аргирос вскрикнул, когда новый удар сапога угодил ему в бедро.

– Подождите, – сказал Юстин.

– А что? – впервые подал голос Бардан.

Однако его ноги были более красноречивы. Ни Бардан, ни Александр не могли простить Аргиросу, что он бросил их в патруле и подставил под подозрение в пособничестве его дезертирству.

– Потому что я ваш командир, и таков мой приказ! – бросил Юстин.

Но этого оказалось недостаточно; озлобление его подчиненных росло, судя по их лицам.

– Если Аргирос, – добавил Юстин, – так уж хочет видеть генерал-лейтенанта, мы должны ему позволить это. Помимо избиения Гермониак знает множество способов казни, и нрав у него крутой.

Разведчики задумались над его словами. Наконец Александр со смехом согласился:

– Ай, это верно. Гипостратиг – настоящий шершень, когда разозлится. Ладно, пусть он сам расправится с этим мерзавцем. Интересно, что он ему уготовит.

Аргиросу казалось, будто эти речи доносились откуда-то издалека. В них не было никакого смысла; единственным реальным ощущением оставалась только боль. В дополнение ко всему его взгромоздили поперек лошади, точно труп. К счастью, потом он почти не помнил своего путешествия до римского лагеря.

Лишь один раз он встрепенулся и закричал:

– Мои седельные сумки!

– Заткнись! – взревел Александр. – Твоего теперь ничего нет. Мы разделим их содержимое между собой, если ты украл у чжурчженей что-нибудь стоящее.

Аргирос вновь потерял сознание; Александр принял его вздох облегчения за сдавленный стон.

В следующий раз Аргирос пришел в сознание, когда перерезали путы на его запястьях и лодыжках и он рухнул на землю, точно мешок с зерном. Кто-то брызнул водой ему в лицо. Он застонал и открыл глаза. Все кружилось сильнее, чем в те минуты, когда он смотрел в подзорную трубу.

– Значит, ты просил, чтобы тебя привели ко мне, э?

Аргирос узнал голос Андрея Гермониака еще до того, как разглядел лицо генерал-лейтенанта.