Я строго посмотрела на нее. Потом сказала – очень медленно, чтобы до нее дошло:

– Эмери, время не терпит. Найди чековую книжку.

– Ладно. Хорошо, поищу,– пробормотала Эмери, и на ее алых, словно роза, губах промелькнула улыбка.

Я отодвинулась от стола, встала и пошла искать маму.

Бабушка всегда повторяла, что залог счастливого долгого брака – большой дом. Настолько большой, что значительную часть дня ты смогла бы проводить в уединении и представлять, будто вообще не замужем. Еще лучше – два дома, как у Аллегры и Ларса.

Если бы семейное счастье действительно напрямую зависело от размеров жилища, мои родители купались бы в довольстве: у отца был отделанный дубом кабинет, в котором он прятался от любой ответственности, у мамы – синяя гостиная с окнами, выходящими на яблоневый сад.

Сейчас мама сидела, поджав под себя ноги, в кресле у окна. Она смотрела на черно-белую фотографию в рамке, где была изображена вместе с отцом перед его «астон-мартином» в день их свадьбы. Я любила этот снимок больше других Мама на нем выглядела совсем юной и ослепительно красивой, а папа, казалось, был безгранично счастлив.

– Привет, Мелисса,– сказала мама, увидев меня.– Вспоминаю тот замечательный день.– Она тяжело вздохнула.– Виной всему была, конечно, алкогольно-респираторная трубка.

– Что?..

– Алкогольно-респираторная трубка. Не стоило нам уезжать от гостей. А машина была чудесная.

Мама снова вздохнула и прикоснулась пальцем к фотографии.

– До сих пор скучаю по ней.

Мою семью не ждало ничего хорошего.

Я села рядом с мамой.

– Папа был романтиком, когда вы познакомились? Задаривал тебя цветами? А как ты узнала, что он твой единственный и неповторимый?

Мама бросила в огонь пару сосновых шишек, потом посмотрела на меня так, будто я спросила у нее, чему равен квадратный корень из трех миллионов, и сказала:

– Знаешь, у папы есть особый дар: он умеет внушить, что ты – особенная. Когда я встретила его на балу, то почувствовала себя так, будто я единственная в зале девушка. Даже мое платье, которое, уверяю тебя, было совершенно ужасным, ему, по его словам, очень понравилось. Почему я еще тогда не поняла, что он неисправимый враль? – Она опять вздохнула, но без укоризны.– Когда я была с ним, то ощущала себя умной, неотразимой и… желанной. Он действительно меня желал, и я совсем потеряла голову.

Я многое не могла простить отцу, но услышать, что он умел красиво ухаживать, было приятно.

– И папа потерял голову. Ты покорила его красотой. Вам обоим повезло друг с другом.

Мама нахмурилась.

– Беда в том, моя дорогая, что когда у человека такой дар, как у нашего папы, то он чувствует себя почти как талантливый скрипач. То есть жаждет поделиться своим умением с максимально большим количеством людей.

Мне вспомнился Джонатан. Рядом с ним я тоже ощущала себя умной и неотразимой. Возможно, те же чувства испытывали и все его клиенты. Неужели и он умел пользоваться своими способностями по мере необходимости?

– Почему его отношение к тебе так сильно изменилось? – спросила я, возвращаясь мыслями к отцу.

Мама как будто удивилась:

– Не так уж и сильно, дорогая, вовсе нет! Когда ему нужно, он бывает совершенно очаровательным.

Видимо, мое лицо вытянулось от изумления, потому что мама рассмеялась.

– Я серьезно,– сказала она.– Просто ты видишь в нем только плохое.

– И многое из того, что вижу, надолго застревает в памяти.

Я заметила, что мама отзывалась об отце положительно лишь в тот момент, когда он был от нее на расстоянии не меньше сотни миль.