Несколько мгновений Джонатан выглядел так, словно собирался наорать на меня. Настроение у него определенно было в сто раз хуже, чем у меня. Но я не отвела взгляда, и через секунду-другую на лице моего клиента отразилось нечто похожее на стыд.

– Хорошо,– сказал он, потирая щеку, на которой пробивались темно-медные щетинки.– Простите.

– Буду через две минуты.

Я спокойно направилась в туалет, ощущая на коже городскую пыль. Для первых прохладных дней лета моя одежда еще подходила; к жаре же, чтобы оставаться элегантной Милочкой, следовало купить что-то новое.

Благополучно добравшись до туалета, я ополоснула руки холодной водой, подтянула чулки, поправила парик, брызнула духами на себя и в туфли. Припудрила нос, заново накрасила губы, проверила, не прилипло ли что к зубам, сделала глубокий вдох и пошла назад – совершенно другая женщина.

На сей раз Джонатан встретил меня словами извинения.

– Послушайте, не сердитесь,– проговорил он, часто моргая.– Я вел себя непростительно дерзко… Наверное, стоит вам все рассказать. Люди, с которыми мы встречаемся,– наши старые друзья, мои и Синди. Они приехали в Лондон на несколько дней, позвонили сегодня утром, спросили, сможем ли мы увидеться. Я хотел связаться с вами раньше, но не сумел – до самого обеда был занят, и…

Он умолк и пожал плечами. Я заметила, как напряжено его лицо, как углубились морщинки у рта и глаз. С ним творилось нечто страшное. А ведь грубости я никогда от него не видела; жесткость – да, порой чрезмерную холодность, но о правилах хорошего тона Джонатан не забывал никогда.

– Сказать по правде, я чуть не ответил им, что не смогу выкроить время, но вдруг почувствовал себя так, будто попал в засаду,– смущаясь, пояснил он.

– Понимаю,– произнесла я.– Больше не извиняйтесь,– и потрепала его по руке;– Не хотите тоже освежиться?

Пошарив в сумке, я достала спрей «Рескью ремиди». Джонатан улыбнулся. Очень устало.

– Помогает?

– Мне – да. Брызгаешь на язык один раз и оживаешь. Два – и можешь сдавать экзамены на водительские права.

Джонатан брызнул трижды и зажмурил глаза.

– Спасибо,– прохрипел он.

– Итак, поехали!

Пока мы поднимались в лифте, Джонатан коротко рассказал о своих друзьях.

– Зовут их Курт и Бонни Хегель. Юристы. Бонни знает Синди со студенческих времен, в Нью-Йорке мы жили в соседних домах. Люди они неплохие, но защищали всегда исключительно Синди, понимаете? Оба бредят Англией: Бонни убеждена, что сумеет восстановить генеалогическое древо своей семьи со времен «Мэйфлауэра». Я очень в этом сомневаюсь, но не вступайте с ней в спор, ладно?

– Конечно,– согласилась я.– Обо мне им известно?

– Нет.

– А с Синди они по-прежнему общаются?

– Постоянно.

– Ясно.

Я с удовольствием расспросила бы о Синди побольше, но момент был совсем неподходящий.

Джонатан плотнее сжал губы, на лбу у него запульсировала какая-то жилка. Наверное, ему казалось, что он прекрасно маскирует чудовищное волнение, но я-то прекрасно все видела.

Меня так и подмывало сказать: «Не переживайте», но эту фразу я всегда считала бессмысленной, когда поводов для переживаний находилось великое множество. Встреча с друзьями бывших любимых – скверное дело. Я сосредоточилась на том, какое должна произвести впечатление, чтобы Джонатан хотя бы не вызвал у этих друзей жалость.

Мы прошли через людный бар, и Джонатан попросил проводить нас к заказанному на балконе столику.