Увы, на самом деле у меня нет никакого иммунитета против него. Я всего лишь играю равнодушие, а внутри таю, когда он на меня так смотрит. Я давным-давно в него влюбилась по уши, и меня спасает только то, что я прекрасно понимаю, какой из него получится муж. Я буду трудиться в поте лица, зарабатывая деньги, чтобы он их проматывал со своей очаровательной улыбкой и при этом еще гулял налево. Нет уж, спасибо! Ради такой любви не стоит жертвовать своей свободой. Впрочем, свобода дороже всякой любви, уж я-то точно знаю. Мои тридцать четыре года меня научили. Когда-то у меня был муж, и очень неплохой, и любовь была — и все равно из этого ничего не вышло.

Но интересно, куда же он отправился от меня так рано, в семь часов вечера? У Пети всегда есть алиби. Он живет за городом вдвоем со старенькой мамой, у которой больное сердце, и телефона у них нет. Но я уже давно научилась различать, когда он действительно едет к маме, а когда собирается гульнуть с друзьями (а может быть, с бабами), хотя врет он классно. Но ведь моя профессия — видеть, когда человек говорит правду, а когда лжет. Вернее, одна из моих профессий. А вчера, когда он мне сообщил, что едет домой, он явно нервничал, даже отводил взгляд. Это выглядело странно, потому что обычно он врет, уставясь прямо тебе в лицо своими правдивыми глазами, так что стыдно даже его в чем-то подозревать.

Впрочем, пока я пила кофе и размышляла о Пете, прошло еще полчаса, и, пожалуй, пора было заняться делом. Я взяла записную книжку и села на телефон. Через сорок минут напряженной работы мне удалось выяснить в двух редакциях, что переводы мои напечатали, но денег у них нет, в одной гонорар мне уже выписали, но деньги бухгалтерия выдает только два раза в месяц, значит, надо ждать еще десять дней. Еще в одном месте грубый мужской голос ответил, что издательство здесь давно не живет. Пожалуй, тут дело абсолютно безнадежное. И, наконец, до двух контор я просто не дозвонилась.

Итак, на гонорары рассчитывать нечего, придется заняться другой работой. Я люблю переводить художественную литературу, особенно рассказы и эссе — для больших форм мне не хватает усидчивости. В конце концов, когда-то я окончила Институт иностранных языков по специальности английский и французский. Но за переводы мало платят, во всяком случае, если заниматься только этим, то на итальянскую одежду лучше не заглядываться. И я решила позвонить брату в офис. Там было занято. Перезванивать я не стала, а начала приводить себя в порядок. И уже через полчаса была готова — одета, накрашена, причесана. Конечно же, я надела тот самый костюм, который проделал такую брешь в моем бюджете. Темно-зеленый, очень строгих линий, он подчеркивал талию, и я сама себе в нем казалась стройной.

Уже схватив сумочку, я остановилась перед зеркалом в передней, чтобы бросить на себя последний взгляд перед тем, как выйти на улицу. Из глубин слегка замутненного стекла на меня смотрела молодая женщина с ямочкой на левой щеке, и эта женщина мне понравилась. Серые глаза, в которых отражались жакет и блузка цвета морской волны, приобрели зеленоватый оттенок (когда я ношу синее, они кажутся голубыми). Волосы собраны на затылке в узел, наверняка это немодно, но зато подчеркивает плавный изгиб шеи и гордую посадку головы. Грим почти незаметен, но главное, почти неразличимы подушечки под глазами — они совсем недавно стали появляться по утрам, и я прихожу от них в ужас, чувствуя, что старею.

Но сегодня кожа под глазами казалась если не детской, то вполне гладкой и молодой, и, напевая, я набросила на себя плащ и выскочила на лестничную площадку. Заперев дверь на оба замка, я вприпрыжку, несмотря на высокие каблуки, бросилась вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, — столько я чувствовала в себе энергии и сил!

Но мое настроение, увы, долго не продержалось. Забравшись в потрепанный, старый «москвичок», стоявший в углу двора, я с грустью убедилась, что он не заводится.