Кровь хлынула Агнессе прямо в голову, когда она увидела напряженно-изумленные лица детей и Лизеллы. Боже, неужели он не мог уйти незаметно, не попадаясь им на глаза! К счастью, Джек не подошел и скрылся в саду, но все-таки она уже не могла держаться так свободно, как минуту назад.

Эта нависшая над нею роковая, вечная вина…

Показалась Стефани; Агнесса объяснила ей жестами что к чему и послала вместе с Лизеллой готовить комнаты. Потом провела детей в гостиную и, оставив на минуту, вышла в сад.

Она без труда нашла Джека: он стоял за углом дома; прислонившись спиной к большому дереву, и в глазах его было не виданное ею с давних пор выражение враждебного ожидания и еще — где-то там, в глубине, — нечто похожее на бессилие голодного бездомного пса.

Агнесса понимала его чувства, но… иначе поступить было просто невозможно.

— Джекки, — вступления начала она, — у меня мало времени… Ты… ты должен уйти. Ты все видел и, надеюсь, понимаешь. Я не хочу, чтобы дети знали о наших отношениях; они и так, к сожалению, догадались, но…

— Мне совсем уйти? — резко перебил он. — И не приходить больше?

Как ни странно, она почувствовала облегчение, когда проговорила:

— Да, пока… не надо. Может быть, ты пойдешь на конный завод, ведь тебе там кое-что обещали?

— Да, конечно, я уйду, — отрывисто произнес он. — Не беспокойся, я найду куда пойти.

Агнесса видела, что внутренне он не принимает и не одобряет ее решения и, сделав усилие, сказала:

— Дай мне знать, где ты и что с тобой. Я потом постараюсь все уладить.

— Ладно, Агнес! — тон его был небрежен, но она чувствовала затаенную глубокую обиду. — Я все понимаю.

— Я принесу твои вещи?

— Не надо. Потом заберу.

— Прости, — сказала она, — если…

— Ничего, — ответил он, — все нормально.

Он, не оглядываясь, пошел к задней калитке, и Агнессе было больно. Она знала: теперь ей все время будет больно. Как сейчас, так и всегда.

Она помогала детям разместиться, выделив каждому по комнате: Джессике — наверху, рядом со своей, а Рею — комнату Аманды.

— Мама, — сказала Джессика, улучив минутку, когда они остались вдвоем, — ты вернешься с нами?

Этот вопрос, конечно, волновал ее с первой минуты приезда, Агнесса понимала, но что она могла ответить?

— Не знаю, Джесси, — тяжело произнесла она, гладя голову дочки, — но могу сказать: рано или поздно я обязательно приеду, и мы будем вместе.

— Ты ведь хочешь жить вместе с папой? — спросила Джессика, напряженно глядя на нее. Нежный румянец оттенял ее посветлевшую за зиму кожу, а черты лица были четкими, словно выточенными, как камея.

Агнесса осознала вдруг, как трудно сейчас говорить с дочерью.

— Конечно, хочу, — ответила она, невольно отводя глаза, вспомнив прошедшую ночь, которую провела в объятиях Джека.

— Папа говорит, что не сердится, что ты все равно вернешься.

— Да, милая, я же сказала тебе…

— Мама, — вдруг твердо, совсем не по-детски, промолвила девочка, — я хочу побеседовать с ним!

Агнесса поняла.

— О чем, Джесси?

— Хочу! — повторила та, сохраняя упрямое выражение лица. — Он придет?

— Не знаю. Я отослала его, — сказала Агнесса. — Наверное, нет.

— Пусть придет, — заявила девочка и встала, чтобы идти. — Мне надо разобрать чемодан.

— Джесси! — позвала Агнесса. — Пожалуйста, не уходи. — И, когда дочь обернулась, с мучительным чувством добавила: — Ты… осуждаешь меня?.