— Человек сам по себе на такое не способен, — угрюмо добавила Айви. — Речь идет о монахинях, посвятивших жизнь служению. Подумайте: что могло заставить этих женщин запереться от мира? Что для них страшнее всего?

Молли тупо уставилась на нее, однако в голове у Ксавье явно провернулись колесики, и, когда головоломка сложилась, его бирюзовые глаза стали круглыми.

— Нет, — проговорил он, — вы серьезно?

— Похоже на то, — кивнул Габриель.

— Так нам уже не впервой, — заметил Ксавье. — Не это ли вытворял в прошлом году Джейк?

Габриель покачал головой.

— Там было проще — всего лишь духи, обузданные на время и принужденные творить зло. Материальное тело в сотни раз сильнее… и более злобно.

— Может, мне объяснят, о чем речь? — взорвалась Молли, которой надоело чувствовать себя невидимкой.

Айви вздохнула.

— Мы имеем дело с одержимостью демоном.

Над столом повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь постукиванием карандаша: официантка готова была принять заказ.

— Что вам подать? — спросила она.

Девушка была хорошенькой, но довольно заурядной: прямые светлые волосы, тяжеловатый зад… Судя по выражению лица, она мечтала о будущем, более увлекательном, нежели работа в захолустном кафе, где только и видишь, как мелькают по шоссе машины.

Мои смотрели все так же мрачно, и официантка уже нетерпеливо вздернула бровь.

Молли первой спохватилась и наклеила на лицо фальшивую улыбку.

— Мне жареную курицу и диетическую коку, — сладко попросила она. — И кетчуп, пожалуйста.

Глава 25

В МОНАСТЫРЬ

Габриель с Айви решили направиться к обители сразу после ужина и все-таки взяли с собой ребят. Я удивилась: было уже почти десять, поход следовало бы отложить до утра. Но, как видно, они предчувствовали, что медлить нельзя.

В ночном воздухе стояла прохлада, небо выгнулось царственным синим куполом, в нем парили звезды и клочки облаков. Стрекот цикад наполнял ночь, легкий ветерок, поиграв с волосами Айви, улетал ерошить листву деревьев. Было в здешних местах спокойное достоинство и изящество забытых времен. Я ощущала дух тайны, словно плакучие ивы знали нечто, нам неведомое.

Перейдя шоссе и углубившись в пляшущие под деревьями тени, Молли задрожала. Она куталась в свою курточку и инстинктивно жалась к Ксавье. Тот, ободряя, обхватил ее за плечи. Я с радостью увидела прорвавшегося сквозь тоску прежнего Ксавье. Напряжение с каждым днем сказывалось на нем все сильнее. Отчасти потому они с Молли и цеплялись друг к другу на каждом шагу. Ксавье разрывался надвое. Для одной половины Молли была напоминанием обо мне и старой жизни в «Брюс Гамильтон», другая же против воли уступала перед тревогой за меня, и тогда он винил Молли за злосчастный сеанс, а себя — за то, что не предотвратил случившегося.

— Ничего с тобой не случится, — утешил он Молли и повторил: — С тобой ничего не случится.

По его устремленному вдаль взгляду я догадалась: он думал обо мне. Чтобы жить, ему необходимо было верить, что со мной все хорошо. Его вера передалась и мне. Я хотела дать ему знать о себе, однако недавние испытания так меня измучили, что я годилась лишь в пассивные наблюдатели.

Хотя лес стал гуще, обостренные чувства Габриеля помогли найти грунтовую дорогу, о которой упомянула Дениз. Грунтовку несколько месяцев как не чистили, и придорожные кусты уже протянули ветки поперек дороги. Низко склонялись деревья, ворохи листьев под ногами глушили шаги. Пробившийся сквозь кроны лунный свет заливал грунтовку блеклым молочным сиянием.