— Да вѣдь сами-же вы рѣшили взять кота, пробормотала Люба.

— Ну, котъ-то тутъ послѣднее дѣло. Это только предлогъ, чтобы пріѣхать къ намъ.

— А хоть-бы и такъ? Другіе-бы дорожили тѣмъ, что ихъ такъ, цѣнятъ и стараются имъ услужить.

— Не такого онъ сорта, чтобъ имъ дорожить.

Люба покачала головой и съ дрожаніемъ въ голосѣ сказала:

— Нѣтъ ему у васъ выслуги.

— Да и не будетъ въ томъ смыслѣ, въ которомъ онъ хочетъ. Вѣдь я понимаю, чего онъ хочетъ. Вотъ ежели-бы Корневъ кота привезъ, да добивался-бы выслуги….

— Что такое Корневъ! Кутила, пьяный человѣкъ. Только что богатъ. Говорятъ, у него на сторонѣ куча дѣтей.

— Ну, это не тебѣ разбирать! строго проговорила Дарья Терентьевна. — Ты дѣвушка и не должна этого понимать.

— Да мнѣ сама Кринкина показывала со сцены въ дырочку занавѣса его мадамъ въ первомъ р. яду стульевъ.

— Молчи, срамница! А Кринкину за такіе разговоры съ дѣвушкой слѣдовало-бы за хвостъ да палкой…

— Ну, довольно, довольно, оставьте… остановилъ мать и дочь Андрей Иванычъ и перемѣнилъ разговоръ на другую тему.

Вообще онъ былъ сегодня въ благодушномъ состояніи, шутилъ, сбирался устроить пикникъ при зимней первопуткѣ гдѣ-нибудь за городомъ въ ресторанѣ и обѣщался пригласить молодежь для танцевъ.

Послѣ обѣда онъ, по обыкновенію, закурилъ сигару и легъ у себя въ кабинетѣ отдохнуть на диванѣ, все еще развивая сидѣвшей около него Дарьѣ Терентьевнѣ свою мысль о пикникѣ.

— Нельзя… Надо дочь потѣшить чѣмъ-нибудь, да и самимъ встряхнуться слѣдуетъ, говорилъ онъ.

Дарья Терентьевна ни одобряла, ни порицала мысли о пикникѣ, когда же она вышла изъ кабинета, Люба, прислушивавшаяся къ ихъ разговору изъ другой комнаты, тотчасъ-же вошла въ кабинетъ. Видя отца въ веселомъ настроеніи духа, она рѣшилась узнать его мнѣніе о Плосковѣ.

— Не спите еще? спросила она, подойдя къ дивану, поцѣловала отца и сѣла у него въ ногахъ.

Голосъ ея дрожалъ.

— Вотъ маменька все бранитъ Плоскова… А, ей-ей, онъ человѣкъ не дурной и даже очень хорошій, начала она. — Вѣдь вы не тѣхъ мыслей, что маменька?

Отецъ пристально посмотрѣлъ на нее и отвѣчалъ:

— Да, разумѣется, я не бранію его. За что бранить искательнаго любезнаго человѣка? А только скажу, что тебѣ не слѣдуетъ съ нимъ кокетничать.

— Да развѣ я съ нимъ кокетничаю?

Голосъ Любы еще болѣе дрогнулъ, Андрей Ивавычъ приподнялся на локтѣ и еще пристальнѣе взглянулъ на дочь.

— Ты что это такъ… Какъ будто ни въ тѣхъ, въ сѣхъ?.. произнесъ онъ. — Посмотри мнѣ прямо въ глаза.

Люба потупилась.

— Мнѣ, папенька; его жалко. Почемъ знать…

Она не договорила. Отецъ спустилъ ноги съ дивана и сѣлъ…

— Эге! протянулъ онъ. — Да ты никакъ и въ самомъ дѣлѣ?..

Онъ тоже не договорилъ.

— Нѣтъ, я, папочка, ничего, но мнѣ знать хочется… чтобы вы сдѣлали, ежели-бы Плосковъ ко мнѣ посватался? — нѣсколько смѣлѣе спросила Люба.

Отецъ поднялся съ дивана и заходилъ по кабинету, усиленно пыхтя сигарой. Люба продолжала сидѣть потупившись.

— Да у тебя развѣ ужъ былъ съ нимъ какой-нибудь разговоръ объ этомъ? — спросилъ онъ наконецъ.

— Былъ… — чуть слышно прошептала Люба.

— И тебѣ онъ нравится?

— Нравится.

— Вотъ ужъ этого я не ожидалъ такъ скоро! — возвысилъ голосъ Андрей Иванычъ, продолжая ходить по кабинету.

— Да вѣдь ужъ я, папенька, съ нимъ давно знакома, я еще лѣтомъ съ нимъ очень часто видалась въ Озеркахъ на музыкѣ. Онъ подходилъ къ намъ сколько разъ и маменька тогда ничего… Я, папенька съ нимъ на каждомъ танцовальномъ вечерѣ въ вокзалѣ по нѣскольку разъ танцовала.