Я вообразил, как могла бы выглядеть табличка на памятнике:
Здесь лежит Мишель Эрбуаз
1903–1978
Не молитесь за него
Признаю́, в такой надписи есть оттенок провокационности, так что если Хосе – или его бабушка – случайно забредут на кладбище, пусть не останавливаются у моей могилы. Впрочем, это маловероятно. Моему нотариусу непросто будет разыскать их. Придется связаться с Хосе, чтобы известить его о наследстве. А Арлетт ведь могла и умереть. Я никогда не переставал думать о ней. По закону она все еще моя жена. Кажется, вчера я написал, что Арлетт наверняка вышла за меня из-за денег? Так почему же она не захотела развестись и получить достойное содержание? Если бы не та ужасная записка, которую она оставила на моем письменном столе: «Я ухожу. Наслаждайся свободой. Ты так долго о ней мечтал», я бы решил, что она стала жертвой несчастного случая, и подал заявление о розыске в полицию.
Никогда не забуду тот момент. Я вернулся из Лорьяна, где купил обломки маленького нефтяного танкера, разбившегося на рифах Груа. Она швырнула мне в лицо свободу в тот самый момент, когда я не без труда обошел своего голландского конкурента. Мою свободу! Она была инструментом моей работы. Возможно, подчас я защищал свою свободу чересчур напористо, но это никогда не было направлено против моей жены. Бедная Арлетт! Ты ничего не поняла!
Я продолжил прогулку и попал в дальнюю часть кладбища, на пустырь, где землекопы готовят новые могилы. Скоро я завещаю похоронить меня здесь. Место мне нравится. Агент по торговле недвижимостью обязательно упомянул бы в разговоре с клиентом, что отсюда открывается изумительный вид на бухту. Под ногами хрустит сухая земля, идеальная почва для мумий. Мне не хотелось бы распадаться на атомы в грязи.
На выходе с кладбища я встретил генерала, хромавшего в сторону автобусной остановки.
– Бедная Элиана! – воскликнул он, вцепившись в мою руку.
– Элиана?
– Да. Мадам Камински. Я хорошо ее знал. Боже, как быстротечна наша жизнь… Какое счастье, что она не страдала.
– Я мало с ней общался.
– Жаль. Это была значительная личность, с твердым, почти мужским характером. Вообразите – после смерти мужа она взяла в свои руки управление проволочным заводом на севере страны. Сыну едва удалось уговорить ее уйти на покой и поселиться здесь.
– Недуг не мешал ей?
– О чем вы говорите?
– Она ведь была практически слепа. Всегда ходила с белой тросточкой.
Генерал закашлялся и едва не задохнулся.
– Элиана видела не хуже нас с вами. Трость и очки с затемненными стеклами помогали ей держать на расстоянии окружающих и переходить дорогу где вздумается, наплевав на машины. Уверяю вас, она была та еще штучка.
Не спрашивая моего согласия, генерал направился к бистро на углу.
– Сейчас мы с вами выпьем по рюмочке, – не терпящим возражений тоном заявил он. – В пансионе мне запрещают употреблять алкоголь, вот я и хожу на все похороны, чтобы потом иметь возможность «взбодриться». Но пусть это останется между нами.
Я посмотрел на часы.
– Бросьте, старина, никто нас не ждет. Мы с вами каждый день раскланиваемся в «Гибискусе», но случая поговорить не имели. Так что, раз уж мы встретились…
– Вы правы, друг мой. Все дело в моей застенчивости.
– Как давно вы присоединились к нашему маленькому сообществу?
– Скоро будет пять месяцев.
– Вам следовало сразу влиться в «коллектив».
Генерал был сама доброжелательность и явно твердо вознамерился взять мою судьбу в свои умелые руки. Он заказал два пастиса и сообщил, что собирается создать кружок любителей мелких ремонтных работ.
– Забить гвоздь, построгать рубанком – любое дело хорошо, чтобы развеять скуку. |