Я, нижеподписавшийся Мишель Эрбуаз, находясь в здравом уме и светлой памяти (что должно быть удостоверено, но меня это не волнует), завещаю все имущество моему внуку Хосе Игнасио Эрбуазу. В случае, если моя жена Арлетт Эрбуаз, урожденная Вальгран, заявит о своих правах на наследство, несмотря на то что она покинула супружеский очаг пятнадцать лет назад, мой нотариус мэтр Дюмулен, опираясь на брачный договор, в котором было зафиксировано раздельное владение имуществом, определит полагающуюся ей по закону минимальную долю наследства. Последний по времени адрес проживания Хосе, известный мне от него самого: Рио-де-Жанейро, авенида Сан-Мигель, 545. Адрес этот между тем мог устареть, поэтому я поручаю мэтру Дюмулену провести все необходимые разыскания, если, паче чаяния, мой внук покинул Бразилию. В том же случае, если Хосе нет в живых – это вполне вероятно, учитывая, что я пребываю в неведении касательно условий его существования, – мое состояние унаследуют Жан и Ивонна Луазо, мои кузены четвертой или пятой степени родства. Мы едва знакомы, однако, выбирая между государством и родственниками, пусть и самыми дальними, я выбираю последних. Составлено в «Гибискусе»…

Итак, все ясно. Я переписываю и ставлю подпись. Текст выглядит чуточку слишком торжественно, вычурно, «по-адвокатски». Я прекрасно осознаю нелепость этой комедии с завещанием. Нелегко выразить грубую правду, заключающуюся в том, что я – старик, до которого никому нет дела, даже моему внуку, живущему где-то за тридевять земель. Скандал, несомненно, выйдет знатный. Возможно, стоит оставить записку с извинениями для мадемуазель де Сен-Мемен. Она управляет «Гибискусом» очень умело, с большим тактом и должна знать, что мой поступок не был вызван ни отчаянием, ни усталостью, ни болезнью, ни – тем более – «личными горестями», о которых заговаривают, когда кончаются другие аргументы. Я ухожу. Только и всего. Я испил чашу до дна. И бросаю ее через плечо.

Я давно подготовился. Яд в маленькой коробочке спрятан среди лекарств, скопленных за несколько месяцев. К счастью, отрава не имеет ни вкуса, ни запаха. Я добавлю ее в горшочек с отваром и выпью – до последней капли, как Сократ. Меня свезут на кладбище, похоронят, а добряк генерал получит возможность «угоститься» рюмочкой и поднять себе настроение. С деталями церемонии они разберутся сами. Переезды всегда меня утомляли. Но мне бы хотелось лежать в гробу в любимом, в меру строгом темно-синем костюме. Нужно подумать о тех, кто будет со мной прощаться. Придут все – из праздного любопытства. Да, вот еще что: я хочу, чтобы в гроб положили два моих романа. Я покину этот мир и заберу с собой «мертворожденных детей». За всю жизнь, казавшуюся мне такой «наполненной», я не создал ничего более важного.

Глава 2

Я потерпел неудачу! Глупо, по-идиотски упустил случай! Рувры приехали в прошлый четверг, прямо перед тем, как я решил приступить к осуществлению моего плана. Квартиру едва успели освободить от вещей покойной мадам Камински. Новые жильцы чертовски спешили. Когда появляются «новенькие», весь дом приходит в волнение. Все шушукаются с понимающим видом! Обмениваются вполголоса сплетнями! «Говорят, он очень болен…» – «Вовсе нет! Он не так уж и стар, ему всего семьдесят шесть…» – «Жаль бедняжку; кажется, она намного моложе мужа!» Люди откровенничают, делятся имеющимися сведениями. «Я узнал от Мориса…» Массажеру Морису у нас доверяют почти так же, как «самой» Клеманс. «Рувр! Это что-то мне напоминает… Я знавал одного Рувра, погодите, сейчас вспомню… Ах да, во время алжирских событий…»

Пансионеры роются в воспоминаниях, уподобившись старьевщикам.