– Два года назад меня похитили прямо от заводской проходной и три месяца держали в заложниках. Преступники грозились отреза́ть мне по фаланге пальца каждый день, если семья не заплатит выкуп… Газеты много об этом писали.

– Я не читаю газет, но очень вам сочувствую. Могу себе представить, какой ужас вы пережили. Но кто же вас спас?

– Полиция, по наводке информатора. Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, вспоминая то, что пришлось тогда пережить, и позволил себе заговорить о похищении по одной-единственной причине: мы оба – и вы, и я – уцелевшие. Вы скажете, что я выбрался из катастрофы без потрав, но это не так. Я утратил желание жить – как больной, потерявший вкусовые ощущения.

– Вот как…

Они улыбнулись друг другу – застенчиво и понимающе, как старинные друзья, сожалеющие, что так давно не виделись.

– «Приют отшельника» – то самое место, где я мечтал прожить остаток дней: никаких телохранителей, никаких охранных систем и замков, никакой слежки и писем с угрозами. Знали бы вы, мой дорогой друг, какое это счастье – быть обычным, рядовым, незаметным гражданином!

Жюли растрогали его искренность и проникновенный тон, которым он произнес «мой дорогой друг», и она сказала:

– Вам будет хорошо здесь. Лично я не стану возражать против вашей игры на рояле. Упражняйтесь на здоровье.

– Не уверен, что осмелюсь, зная, кто моя соседка.

– Перестаньте! Я теперь никто. Моя сестра в курсе вашего…

Жюли замолчала, подбирая верное определение. Приключения? Испытания?

– Нет! – отрубил он. – Никто, кроме вас, ничего не знает, потому что… потому что вы – другое дело.

– Благодарю… Давно вы играете?

– «Играю» – слишком громко сказано, скорее уж бренчу! Моя жена была великолепной музыкантшей. В молодые годы я серьезно занимался, но потом дела стали отнимать много времени, и музыка отошла на второй план. Я очень хочу вернуться к увлечению былых времен, тем более что мне повезло быть обладателем замечательного инструмента. Вы сможете сами убедиться, если согласитесь меня навестить. Моя вилла стоит в конце аллеи Мане. Для одного человека она, пожалуй, великовата, но очень мне нравится.

Он рассказывал о своем новом доме с трогательной доверчивостью застенчивого человека, который словно бы и сам не понимает, почему вдруг доверился первому встречному.

– Если я приглашу вас с сестрой, вы окажете мне честь?

– Глория больше не выходит, – чуточку слишком поспешно отвечает Жюли. – Сами понимаете, в ее возрасте…

– Да, конечно. Ваша председательша рассказала, что мадам Глории скоро исполнится сто лет. Это просто невероятно, она выглядит такой бодрой и оживленной! Мне всего шестьдесят семь, но рядом с ней я чувствую себя глубоким стариком.

«Боже правый, – подумала Жюли, – все было так хорошо, и вот он уже произносит банальные благоглупости. Будет жаль, если придется отшить его!»

– Вы все успели осмотреть? – спрашивает она, чтобы перевести разговор на другую тему. – У нас тут все очень удобно устроено. В курительной комнате, библиотеке, столовой, гимнастическом зале, сауне и медицинских кабинетах можно встречаться с другими обитателями «Приюта». Есть даже небольшая санчасть для оказания неотложной помощи. Дом престарелых – даже такой роскошный, как наш, – остается домом престарелых, никуда не денешься. Если вдруг устанете от общества других стариков и захотите уединения, закажете все необходимое у администратора, и наш консьерж Роже доставит все в лучшем виде. Я именно так и поступаю – с едой, стиркой-глажкой и книгами, а когда хочу сменить обстановку, сажусь на катер, он заменяет нам такси.