— Ты хочешь сказать, что услышал потревоженных птиц так далеко?

— Я увидел несколько бурых кошек. Одна, две, три, неважно, они никогда не ходят так вот, рядом. А тут, одна за другой, бежали в ту сторону. А перед этим слышал воронов, поднявшихся и летящих туда. Кошки бегут подбирать подранков и упавших вниз птенчиков, красавчик. И даже не станут драться из-за них. Квист говорит на своем языке, его просто надо понять.

Действительно…

— Тебе нельзя попадаться к Амра вообще. — заявил Чихъ. — Тебе будут убивать долго. Глаза разные, Амра примут тебя за оборотня и начнут приносить в жертву Йа-ахху. Это больно, даже для меня. Ты будешь висеть у священного дерева, тебе начнут отсекать палец за пальцем, снимать кожу с членов, подпаливать волосы и яички.

— Спасибо. — Освальд представил себя висящим у священного дерева с подпаленным пахом и вздрогнул. — Сколько брожу по свету, только дивлюсь на выдумку людей насчет как-бы похуже с таким же человеком обойтись.

— Да? — поразился Чихъ. — Думал, только у нас.

— Точно. — Освальд мотнул флягой, проверяя воду. Плескалось достаточно. — Ты вообще один?

— Совсем. — Дед сплюнул. — Как последний палец у вора-карманника после пятой поимки.

— Я тоже.

— Да ну? — Чихъ почесался. — И давно?

Освальд прислушался к звукам Квиста, но не услышал ничего нового. И Айны тоже.

— Не помню. Помню себя лет в восемь и уже одного. И немного помню берег, полосатый парус и сосны. И янтарь.

— Не похож на сивых лентяев, — Чихъ критически осмотрел его, — те длинные, костистые и волосы соломой. А ты почти чернявый, да и зеленых глаз у тех отродясь не встречали.

— А?

— Янтарное побережье.

— Нет. — Освальд мотнул головой. — Таких парусов там не встречается. Не смогу объяснить, наверное.

— Привык, живешь, — Чихъ почесался, — это правильно. Я вот скоро три десятка лет один брожу.

— Сколько?!

— Может, меньше, красавчик. А чо?

Освальд не ответил. Чихъ оказался не дедом. Такие дела, надо же.

— Медик как-то приезжал, легионный, — Чихъ сплюнул, — прощупал меня всего, неделю ходил, как кобель за сукой в течке. Говорил, мол, удивлен шибко, чо я живой до сих пор. Да-а-а, мол, ты, Чихъ, уникум, столько пить ни один организм не выдержит. Верно все, я сильный, почти вся сила Лисов ушла в меня.

Освальд сглотнул, увидев что-то странное. Странное блестело в видимом глазе старика, прожившего меньше полувека. Блестело настоящими слезами и вибрировало в треснувшем голосе.

— Почему пьешь?

Чихъ ответил не сразу.

— Курить листья оморочника мне нельзя, кашляешь, да и чуешь плохо… А водка, красавчик, если выпить больше, можно увидеть своих. На чуть-чуть, но можно. Ты же понимаешь меня, да?

Он его не понимал, Освальду некого было вспоминать. Память хранила обрезки, вместе не склеишь, не соберешь. Как-то попросил, оказавшись в Сеенхавене, помощи у Аккадиуса. Но старый маг, полдня убивший на бесполезную затею, лишь махнул рукой. Но Освальд не мог не кивнуть.

— Мужчины всегда сентиментальны. — Айна, отлепившаяся от ствола чего-то почти хвойного, вздохнула. — Лис, ты стар, тебе пора перестать ходить в лес. Ты не почуял меня.

Чихъ кивнул. И сплюнул.

— Ты ела горевитник в конце разведки, распутала вьюн, поймавший бурую кошку, сходила в кустики за триста шагов отсюда и чуть не столкнулась с кабанами. И стояла тут ровно как я рассказывал красавчику про подпаленные яички. Не иначе, как очень давно в лесу и только и думаешь, как бы себя потешить.