|
Она еще никогда этого не испытывала; ей казалось, что мать узнает о ее намерениях, точно они были написаны на лбу, и запретит идти на исповедь; кровь прилила к ее ногам, она шла словно по раскаленным угольям. Розали должна была исповедоваться в четверть девятого, но для того, чтобы дольше побыть возле Альбера, она сказала матери, будто бы исповедь назначена в восемь. Придя в церковь до начала обедни, Розали после краткой молитвы пошла посмотреть, в исповедальне ли аббат Жиру; на самом деле она хотела лишний раз пройтись по церкви, чтобы найти подходящее место, с которого она увидела бы Альбера в тот самый момент, когда тот войдет. Нужно было быть большим уродом, чтобы не понравиться девице де Ватвиль, если принять во внимание, в какое настроение ее привело любопытство. Альбер Саварон, и без того видный собой, произвел на Розали тем более сильное впечатление, что в его манере держаться, в походке, в наружности, во всем, даже в одежде, было что-то таинственное. Он вошел. Церковь, до тех пор темноватая, вдруг показалась Розали ярко освещенной. Девушку восхитила медленная, почти торжественная походка этого человека, как будто несущего на плечах целый мир, человека, движения и взгляды которого одинаково выражали одну и ту же мысль, стремящуюся не то к разрушению, не то к владычеству. Розали поняла весь глубокий смысл слов главного викария. Да, в этих желтовато-карих глазах с золотыми искорками таилось пламя, выдававшее себя внезапными вспышками. Неосторожно, дав заметить это даже Мариэтте, Розали встала на пути адвоката так, чтобы обменяться с ним взглядами. Его взор, которого она искала, потряс ее; кровь в ее жилах заволновалась и закипела, словно став вдвое горячее. Лишь только Альбер сел, мадемуазель де Ватвиль переменила место с таким расчетом, чтобы как можно лучше его видеть, пока ее не позовет аббат Жиру. Через некоторое время Мариэтта заметила: “А вот и господин аббат”. Розали показалось, что промелькнуло лишь несколько мгновений. Когда она вышла из исповедальни, обедня окончилась, Альбера уже не было в церкви. "Главный викарий прав, - подумала Розали, - он страдает! Почему этот орел - ведь у него орлиные глаза! - прилетел к нам в Безансон? О, я хочу это узнать! Но как?" Охваченная пылом нового желания, Розали прикинулась простушкой, чтобы обмануть мать. Она с наивным видом сидела за вышиванием и удивительно точно делала стежки; на самом же деле она размышляла. С того воскресенья, когда мадемуазель де Ватвиль поймала взгляд Альбера или, если хотите, приняла огненное крещение (чудесные слова Наполеона, применимые и к любви), она стала торопить отца с сооружением бельведера. - Маменька, - сказала она, когда две колонны уже были готовы, - отцу пришла в голову странная мысль: он вытачивает колонны для беседки, которую собирается построить на большой куче камней, что посреди сада. Хорошо ли это, по-вашему? Мне кажется... - Я одобряю все, что делает ваш отец, - сухо перебила мать. - Ведь обязанность жены - слушаться мужа, даже если она не согласна с его намерениями. Почему я должна противиться этой невинной затее, тем более, что она доставляет ему удовольствие? - Но ведь мы оттуда увидим все, что происходит у господина де Сула, и нас тоже заметят, когда мы будем бывать в беседке. Пойдут разговоры... - Не собираетесь ли вы, Розали, указывать родителям, как им следует себя вести? Не думаете ли вы, что смыслите в жизни и в приличиях больше, чем они? - Молчу, маменька. Впрочем, отец сказал мне, что в гроте будет прохладно и туда можно будет приходить пить кофе. - Вашему отцу пришла в голову превосходная мысль, - ответила г-жа де Ватвиль и даже захотела пойти взглянуть на колонны. Она одобрила все придуманное бароном и нашла для сооружения беседки такое место в саду, откуда можно было прекрасно разглядеть все, что делалось у Альбера Саварона, не будучи замеченными из квартиры г-на де Сула. |
