|
- Тогда вы отдадите то, что заняли у меня.., оказав мне этим честь, - прибавил он, бросив на нее взгляд, говоривший о его чуткости. - Оставим этот разговор, - сказала она. Ее движения, поза, взгляд были полны непередаваемого благородства. - Сделайте блестящую карьеру, станьте выдающимся человеком на родине, я так хочу. Слава - это мостик, по которому можно перейти через пропасть. Будьте честолюбивы, это необходимо. Я верю, что вы благородны, что у вас блестящие способности; но пользуйтесь ими не для того, чтобы заслужить мою любовь, а для блага человечества; от этого вы только выиграете в моих глазах. Во время дальнейшего разговора, продолжавшегося около двух часов, Родольф обнаружил, что Франческа была восторженной сторонницей либеральных идей и свободы, совершившей тройную революцию в Неаполе, Пьемонте и Испании. Когда он уходил, Джина, мнимая немая, проводила его до дверей. В одиннадцать часов вечера на улицах не было ни души, нечего было бояться нескромных ушей; Родольф отвел Джину в сторону и обратился к ней шепотом на плохом итальянском языке: - Скажи, кто твои хозяева, дитя мое? Я дам тебе эту новенькую золотую монетку. - Мой господин, - ответила девушка, взяв золотой, - известный книготорговец Лампорани из Милана, один из вождей революции, заговорщик, которого австрийцам особенно хотелось бы заточить в Шпильбергский замок. "Жена книготорговца! - подумал Родольф. - Тем лучше! Мы с нею равны”. - Из какой она семьи? - спросил он. - Ведь она выглядит как королева. - Все итальянки таковы, - с гордостью ответила Джина. - Ее отца зовут Колонна. Скромное общественное положение Франчески придало Родольфу смелости. Он велел натянуть над лодкой тент, а на корме положить подушки. Когда это было сделано, влюбленный предложил Франческе покататься по озеру. Итальянка приняла приглашение, продолжая играть для жителей деревни роль молодой мисс, но взяла с собой Джину. Все поступки Франчески Колонна говорили о том, что она получила превосходное воспитание и принадлежала к высшим кругам общества. В позе итальянки, усевшейся на корме, Родольф почувствовал какое-то отчуждение. Он собирался обращаться с ней непринужденно, но эта непринужденность сразу улетучилась при виде гордого, как у аристократки, выражения ее лиц<1. Стоило Франческе надменно взглянуть, как она превращалась в принцессу, обладающую всеми привилегиями, какие ей полагались в средние века. Она как будто угадывала тайные мысли своего вассала, имевшего дерзость считать себя ее покровителем. Еще до того, в обстановке гостиной, где принимала его Франческа, в ее туалете, в вещицах, которыми она пользовалась, Родольф замечал признаки высокого положения и большого богатства. Все эти обстоятельства одновременно пришли ему на память; подавленный достоинством, с каким держалась Франческа, он впал в задумчивость. Казалось, даже Джина, эта молоденькая наперсница, искоса посматривала на него не без насмешки. Явное несоответствие между манерами итальянки и ее званием было новой загадкой для Родольфа, заподозрившего какую-то новую хитрость, вроде мнимой немоты Джины. - Куда вам угодно ехать, синьора Лампорани? - спросил он. - К Люцерну, - ответила Франческа по-французски. "Хорошо! - подумал Родольф. - Она не удивилась, услыхав от меня свою фамилию; хитрая, она, наверное, предвидела вопрос, заданный мною Джине”. - Что вас так восстановило против меня? - спросил он, усаживаясь рядом с ней и пытаясь взять ее за руку, но Франческа отдернула пальцы - Вы холодны и церемонны; я сказал бы - даже резки. - Это правда, - ответила она, улыбаясь. |
