|
Она почти перестала дышать от ужаса. Вслушивалась в приближающиеся шаги – размеренные и тяжелые. Наконец человек остановился перед ней. Сквозь ресницы она разглядела его обувь – огромные тяжелые ботинки, идеально вычищенные. Он ничего не говорил. Он неподвижно возвышался над ней, словно охранял ее забытье. Так продолжалось довольно долго. Наконец Алекс решилась, полностью открыла глаза и посмотрела вверх, прямо на него. Руки у него были сцеплены за спиной, лицо не выражало никаких особенных чувств. Казалось, он не собирается ничего предпринимать. Он просто разглядывал ее, слегка склонив голову, – так, как если бы перед ним была вещь. Снизу его голова казалась массивной, брови – необыкновенно черными и густыми, почти полностью скрывающими глаза. Но самым примечательным был его лоб, широкий и выпуклый, превышающий по размеру остальную часть лица. Он словно выпирал откуда‑то из недр черепа. Это придавало человеку какой‑то первобытный вид… Недоразвитый… Непрошибаемый… Алекс машинально искала нужное слово. И не находила.
Она попыталась заговорить, но ей мешала клейкая лента. Так или иначе, все, что ей удалось бы произнести, было бы: «Пожалуйста, прошу вас…» Она пыталась сообразить, что ему сказать, если он ее развяжет. Ей хотелось найти какие‑то другие слова, кроме этих, жалких и умоляющих, но ничего другого не приходило на ум – ни вопроса, ни просьбы, только мольба. Слова не приходили – мозг словно застыл. Лишь смутно трепыхалось нечто вроде: он меня похитил, связал, запер здесь – что он собирается со мной делать?.. Не в силах сдержаться, Алекс снова заплакала. Человек отошел, так и не произнеся ни слова. Он остановился в углу помещения и резким жестом сдернул с какого‑то непонятного предмета укрывавшее его широкое брезентовое полотнище. Все это время Алекс повторяла про себя, как заклинание: только бы он меня не убил. Сейчас он стоял к ней спиной, наклонившись, и обеими руками тянул к себе что‑то тяжелое (ящик?), скрежещущее по бетону. На нем были матерчатые темно‑серые брюки и полосатый пуловер, сильно растянутый и далеко не новый. Протащив непонятный предмет несколько метров, он прекратил пятиться и посмотрел вверх, словно прикидывая высоту. Выпрямившись, он какое‑то время стоял, по‑прежнему глядя вверх и уперев руки в бока, как будто обдумывал, как лучше взяться за дело. Наконец он обернулся и взглянул на Алекс. Затем подошел к ней и опустился на одно колено – оно оказалось у самого ее лица. Резким движением он вытянул руку и сорвал клейкую ленту, опутывавшую ее лодыжки. Потом его грубая ручища ухватила за край ленты, залепившей губы Алекс, и бесцеремонно рванула ее. Алекс вскрикнула от боли. Он выпрямился, одновременно подхватывая ее с пола одной рукой. Конечно, она не такая уж тяжелая, но все‑таки… одной рукой! От такого резкого подъема у нее закружилась голова, и она едва удержалась на ногах – тем более что тело, долгое время остававшееся без движения, ее почти не слушалось. Пошатнувшись, она ткнулась головой в грудь незнакомца. Он с силой сжал ее плечо и развернул в противоположную от себя сторону. Прежде чем она успела произнести хоть слово, он разрезал путы на ее запястьях. Тогда, набравшись храбрости, Алекс произнесла те слова, которые все это время вертелись у нее на языке, – даже не размышляя о том, какое будет продолжение: – Пожалуйста… прошу вас… Она не узнала свой собственный голос. К тому же она снова начала заикаться, как в детстве. Сейчас они стояли друг к другу лицом, как на очной ставке. Алекс вдруг пришла в дикий ужас от одной мысли о том, что он может с ней сделать, и на мгновение ей захотелось умереть – вот прямо сейчас, ничего не требуя. Пусть он просто ее убьет… Чего она боялась сильнее всего – долгого ожидания, за время которого ее доконает собственное обезумевшее воображение, рисовавшее жуткие картины всего того, что он способен с ней сотворить. |
