|
И все же он должен был перенести эту утрату не как простой смертный, а как глава государства. Все еще оплакивая смерть старшего сына, он объявил новым наследником престола великого князя Александра Александровича (будущего Александра III). Тот ничем не напоминал своего покойного брата. Высокий, широкий в плечах, он был неловок и походил на крестьянина. «О нем говорили, что он добр и искренен, но его манеры оставляют желать лучшего, – пишет в своих мемуарах графиня Кляйнмихель (графиня Кляйнмихель: Воспоминания об исчезнувшем мире). Робкий и одновременно шумный, он все время с кем-нибудь боролся, что-нибудь бросал, опрокидывал столы и стулья и вообще все, что попадалось ему на пути… Константин (его дядя) называл наследника „косолапый Сашка“». Когда умер брат, ему было двадцать лет. Поскольку поначалу не предполагалось, что он будет править, должное внимание его образованию не уделялось. Оно оставило в его душе недоверие к бесполезным умственным упражнениям.
В 1866 году, год спустя после смерти Николая, родители молодого Александра решили его женить. Поскольку взаимные симпатии в династических союзах не принимались в расчет, в невесты для него была выбрана бывшая невеста его покойного брата очаровательная и непосредственная Дагмар, принцесса датская. Предназначавшаяся для одного из сыновей царя, она была отдана другому его сыну. Она выходила замуж не за человека, а за страну. Несмотря на все ее усилия, ей не удалось приобщить к культуре этого примитивного мужлана, упрямого и ограниченного. Несмотря на все уважение к своему отцу, новый наследник престола критиковал его за либеральные тенденции. Как и его мать, императрица Мария Александровна, он ратовал за сохранение прежних порядков и репрессии против интеллектуалов. Его спутниками на пути к авторитаризму были публицисты-славянофилы Катков и Аксаков, а также его бывший наставник, непримиримый и порывистый Победоносцев (будущий прокурор Святейшего Синода). Зная умственные способности своего сына, царь не находил нужным приобщать его к государственным делам. Среди своей семьи – жены и шестерых детей – он чувствовал себя одиноким. Пышная жизнь двора тяготила его. Роскошь приемов резала ему глаза. Зимой, в заваленном снегом городе, гости ужинали за маленькими столами в тропическом саду, среди гигантских пальм и цветочных клумб. Балы в Георгиевском зале вызывали восхищение своей грандиозностью. Оказавшись однажды на галерее, возвышавшейся над танцевальной площадкой, Теофил Готье так описывает открывшееся перед ним зрелище: «Бросив взгляд в эту светящуюся бездну, я испытал головокружение. Поначалу из-за сияния свечей, зеркал, золота, бриллиантов ничего нельзя было различить… Скоро глаза привыкли к ослепительному блеску, и в них начали порхать черные бабочки, как это бывает, когда смотришь на солнце. Передо мной разверзся огромный зал, весь в мраморе и белой штукатурке… Всюду виднелись мундиры с золотыми нагрудниками, эполеты, усеянные алмазами, орденские планки, покрытые эмалью и драгоценными камнями… Мундиры и парадные костюмы мужчин были настолько яркими, блестящими, разнообразными, настолько перегруженными золотом, драгоценностями и шитьем, что женщины в их легких, элегантных, современных платьях просто терялись среди них. Не имея возможности конкурировать с ними в богатстве, они конкурировали с ними в красоте: их обнаженные плечи и груди затмевали золотые нагрудники». (Теофил Готье: Путешествие в Россию.) Британский посол лорд Лофтус, в свою очередь, заявлял, что вечера в Зимнем дворце «превосходят по роскоши и великолепию все, что он видел в других странах». (Константин де Грюнвальд.) Александр на этих мероприятиях словно отбывал тяжелую повинность. Тот же Теофил Готье описывает его одетым в короткую куртку до средины бедра с расшитыми золотом петлицами и отороченную мехом голубого песца. Крепкие ноги обтягивали синие брюки. Открыв бал традиционным «полонезом», он больше не танцевал и лишь переходил от группы к группе, чтобы обменяться светскими банальностями с наиболее важными из гостей. |
