Но, когда на другой день привычными размеренными шагами подходил к окну, уже издали увидал на снегу наружного подоконника лежащего мёртвого голубя.

Это очень расстроило государя. Конечно – это была хищная птица, но почему она клала убитого голубя на подоконник спальни, почему не уносила с собой, почему не оставляла на одном из бесчисленных окон дворца? Это было очень странно.

И первый раз за свою долгую жизнь, полную всяческих опасностей, покушений, превратностей войны и поездок по России, государь поколебался. Что, если это Господь предупреждает его или грозит покарать его за всё… за всё?.. За позднюю любовь, за княгиню Юрьевскую, за семейные отношения, за сестёр Екатерины Михайловны – Альбединскую и княгиню Мещерскую…

И когда ещё раз голубь оказался на подоконнике спальни государя – государь приказал во что бы то ни стало поймать хищную птицу, убивающую голубей на его окне.

На крыше дворца и точно усмотрели какую-то большую чёрную птицу и донесли государю, что на крыше дворца поселился – «орёл».

– Ну, не ог'ёл, вероятно, – сказал государь. – Откуда тут взяться ог'лу Поставьте силки и поймайте мне этого ог'ла.

Птица попала ногой в капкан, но она была так сильна, что унесла с собой капкан и, обессилев, упала на Дворцовой площади, где её подобрали городовые.

Птица была принесена государю.

– Ког'шун, – сказал государь. – Но какой громадный! Я никогда таких в Петегбуг'ге не видал. Сделать чучело и послать в Кунсткамег'у.

Мёртвые голуби нашли простое объяснение, но тяжёлое чувство ожидания чего-то неизбежного осталось.

XX

На последней неделе февраля государь с княгиней Юрьевской и её детьми говел в церкви Зимнего дворца и в субботу, 28 февраля, приобщался. Всю неделю он чувствовал себя не совсем здоровым. Стояла сырая зимняя погода с большими туманами. Сильного мороза не было, и днём таяло. Государь не выходил на прогулку.

После принятия Святых Тайн государь, напившись чаю по-семейному на половине княгини Юрьевской, в конце одиннадцатого часа прошёл в свой кабинет, просмотрел бумаги, доклад Лорис-Меликова об аресте Тригони и Желябова и приказал просить приехавших к нему с докладом министров.

Первым был принят военный министр Милютин. Ничего особенного не было. Государь подписал очередные приказы о назначениях и производстве. Он был в духе. Недомогание, бывшее всю неделю, оставило его. После причащения, как всегда это бывало, государь чувствовал приток сил и бодрости.

Принимая от государя последнюю подписанную бумагу, военный министр спросил:

– Ваше императорское величество, как прикажете, завтра разводу в Михайловском манеже быть в вашем присутствии?

– Да… А что?.. От какой части главный каг'аул и каг'аулы пег'вого отделения?..

– Лейб-гвардии от Сапёрного батальона, ваше императорское величество.

– Отлично… Кстати, я давно моих сапёг'ов не видал… Так, значит, отдашь – в моём присутствии.

Милютин откланялся. После него был с докладом товарищ министра иностранных дел Гире. Тоже ничего важного не было. Доклад касался пустой переписки с английским правительством о торговых делах. После Гирса в кабинет государя вошёл министр внутренних дел генерал-адъютант Лорис-Меликов. Государь встал ему навстречу.

– Здг'авствуй, Михаил Таг'иелович. Тебя с победой поздг'авить можно. Наконец наша полиция пг'оснулась. Аг'естован Желябов. Мне давно пг'о него докладывали. Это тот, котог'ый подкопы делал на железных дог'огах. Главный их коновод… Кг'амольников…

– Так точно, ваше императорское величество. Полиция, слава Богу, оказалась теперь на высоте.