— Рад небось?

— Рад, Ярославич. Без памяти рад.

X

КОМУ БЫТЬ ВЕЛИКИМ

В окнах сеней великого князя — ни одного целого стеклышка. Благо, тепло уж на дворе. Слуги кое-как прибрались, вымели чисто, внесли свежеструганные столы, лавки. Принесли и чудом уцелевший столец великокняжеский, поставили к передней стене, где и должно ему быть.

Ветерок, гуляющий в сенях, приносит из города тошнотворный запах. Князь Ярослав Всеволодич, едва прибыв в порушенный и сожженный Владимир, повелел всем уцелевшим исполнить долг пред погибшими — предать их тела земле с соблюдением всех христианских обычаев. Вот и роются люди в развалинах и пепелищах, извлекая трупы.

По уходе татар собрались уцелевшие русские князья во Владимир. Свидеться им всем край надо было. Посоветоваться, поплакаться друг дружке на беды свои, а главное, выбрать великого князя. И, что не менее важно, поделить сызнова столы меж собой: ведь, считай, половину князей перебили татары. Может, кто-то из явившихся и радовался в душе, предвкушая стол побогаче да повыше, но Александр видел, как искренне были опечалены сыновья ростовского князя Василька Константиновича — Борис и Глеб. Отроки скромно сидели на краю лавки, тесно прижавшись друг к дружке, и молчали. Они были еще слишком юны, чтобы радоваться освободившемуся столу отца. Наоборот, их печалила его смерть.

«Не обидели б их», — подумал Александр и решил в случае чего вступиться за сирот.

Князья расселись по лавкам, перекидываясь друг с другом новостями и в то же время зорко посматривая на трех Всеволодичей, отошедших к дальнему окну.

Братья, Ярослав, Иван и Святослав, негромко беседовали. И хоть голосов их почти не было слышно в сенях, все догадывались: братья решают, кому из них быть великим. Впрочем, присутствующие понимали, что и совещаются они порядка ради, что всем уже давно ясно, кто станет великим. Конечно, старший брат.

И хоть отец их, князь Всеволод Юрьевич, перед кончиной пытался сломать этот порядок, — отдать великий стол не старшему сыну, ослушнику воли его, а младшему, — все равно после его смерти все стало по-прежнему. Слишком велика была на Руси привычка подчиняться старшему, хоть бы и умом невеликому.

Слава богу, ныне старший Всеволодич не дурак и воин хороший и храбрый.

Наконец братья прошли на свои места.

Сели рядом на лавку, на пустующий столец даже не взглянули, словно он им неинтересен был, нежеланен.

Помедлив, привстал с лавки Иван Всеволодич. Внимательно посмотрел на присутствующих, заметил брезгливо морщившегося епископа ростовского Кирилла. От Кирилла не ускользнуло удивление князя.

— He зри на меня с осуждением, сын мои, — махнул рукой епископ. — То меня от несносного духа тошнит. Князь Иван взглянул на слугу у двери, приказал:

— Принеси владыке сыты.

— Ой, не надо, не надо сладкого, — встрепенулся Кирилл. — Принеси лучше водицы чистой, холодной, сын мой.

Слуга ушел. Князь Иван начал говорить, супя черные брови:

— Дорогие братья по крови и по вере, великое испытание выпало Русской земле. Не вправе мы судить божественный промысл, но от того печаль наша не легче, а тяжелее становится. Лучшие братья наши мужественно полегли в ратоборстве с погаными, вечная им память за то и царствие небесное… Иван размашисто перекрестился, закрестились и князья на лавках. Князь Иван заметил, как покатилась слезинка по щеке юного Глеба, понял — надо к делу ближе переходить, не ровен час, зарыдает отрок. Только еще слез не хватало на съезде высоких мужей.

— Ведомо вам, братья, — продолжал Иван более спокойным голосом, — что и наш брат, великий князь Юрий Всеволодич, славно потрудясь на поле ратном, сложил голову.