— Этих бить надо.

— Верно. Спесь велика, земли мало. Этим окромя злата земля нужна. Тут не отдаришься — разве что головой. Послушай-ка, Александр…

Ярослав остановился у окна и словно забыл, о чем говорил, задумался, глядя на золотые купола Софии.

— Ты что-то хотел молвить, батюшка, — напомнил Александр.

— А-а? — встрепенулся великий князь, припоминая, о чем говорить хотел. — Послушай, сын, езжай-ка ты к Брячиславу Полоцкому. Он у Миндовга костью в горле стоит. Вот на этом самом и поищи ты союза. Езжай с богом, сын мой.

Был у Ярослава и другой умысел в отношении поездки сына в Полоцк, но об этом он и намекать боялся. Суеверен стал великий князь. После смерти старшего сына, Федора, случившейся в день свадьбы, он боялся женить Александра. Федора женили в четырнадцать лет, Ярослава и того ранее, а Александру уж девятнадцать, но отец никак не решается ему невесту приискать. Боязно. А ну как рок опять подшутит над гнездом Ярославовым?

И все же не удержался Ярослав. Возвращаясь из Смоленска, заехал в Полоцк к Брячиславу, якобы о союзе слово закинуть, а в действительности дочь его посмотреть. Пожалуй, последняя причина главной была, но о ней никто не знал, и даже самому себе Ярослав в том старался не признаваться. Но тут сама судьба великому князю улыбнулась: Брячиславу неможилось, он лежал в покоях, и ухаживала за ним дочь Александра.

Будь князь Брячислав здоров, то принял бы он высокого гостя в сенях, и еще неизвестно, удалось бы Ярославу увидеть княжну. В девичий терем в гости напрашиваться? Али позвать ее попросить? Всем ясно бы стало, зачем великий князь пожаловал.

А тут все как надо: хозяин на ложе лежит, гость на лавке сидит, сочувствуя и соболезнуя. Княжна туда-сюда бегает — то воды несет, то сыты, то взвару лечебного. Смотри на нее, любуйся да прикидывай, подойдет такая сыну или нет.

Беседовали князья о самом мирном: о немочах, о травах, от них помогающих.

— Тебе, брат, чего не болеть, — пошутил мягко Ярослав. — Есть кому взвару, воды принести.

— Это верно, — взглянул ласково на дочь Брячислав. — Она у меня заботливая.

— А мне дочерей бог не дает. Все сыны, сыны, — вздохнул со значением Ярослав. — Столов им не напасешься.

Взглянул пронзительно на Брячислава: понял ли он намек-то? Кажись, нет. Уставился на свою Александру и не слышал, наверно, толком, что гость сказал. И поэтому, когда разговор до настоящих дел дошел, Ярослав еще раз попробовал намекнуть непонятливому хозяину:

— За Смоленск ты меня не благодари, то я для острастки Миндовгу. А о прочем веди разговор с сыном моим, князем новгородским, Александром Ярославичем. Ваши земли граничат, ваша корысть совпадает. А мой-то Владимир эвон у черта на куличках.

Так о деле и не захотел говорить великий князь, все кивал на князя новгородского. И это должно было быть намеком Брячиславу: великий князь заехал, а от дела уходит. Зачем же тогда он заехал?

Но не догадался князь Брячислав, а может, вид только сделал. И поэтому перед отъездом из Полоцка Ярослав попросил его:

— Александр приедет, прими, брат, его, как меня.

— Это на ложе возлежа, что ль? — улыбнулся Брячислав.

— Нет. Зачем же болеть-то? Выздоравливай, — поморщился Ярослав от непонятливости князя. — По-свойски прими, я хотел сказать.

Так и уехал из Полоцка великий князь, не решившись заговорить о главном и не зная точно, понял ли его намеки Брячислав.

И теперь, посылая сына к нему, он опять скрытничал. Говорил о поисках союза, а сам думал о юной Александре. Добрая жена сыну была бы, а ему — невестка.

— Ты вот что, Александр, — наказывал Ярослав.