— Ну, поехали, — скомандовал Федор Данилович, заворачивая коня.

Топот копыт, удаляясь, становился все тише и тише, а Петрила так и не повернулся. Стоял все так же, тупо глядя в ворота. Девка, видевшая все это, не выдержала, закричала срывающимся голосом:

— Да погляди ты на дите-е, пень стоеросовый! Увозют ведь!

Петрила не шевельнулся.

Лишь когда замер топот и конные исчезли из виду, он посмотрел на девку тяжелым взглядом и прохрипел:

— Что? Наворожила! Теперь я и богат, и вдовец, и холостец!

VI

ГДЕ ПРИЯЗНЬ — ТАМ И МИР

Федор все еще болел. И хотя жара у него уже не было, чувствовал он большую слабость и с ложа не поднимался. Ухаживала за ним Прасковья, вынянчившая обоих княжичей и оттого считавшая их почти своими родными детьми.

Когда Александр ворвался в покои, Прасковья кормила Федора с ложечки.

— А ну, — закричал Александр, пряча за спиной что-то, — угадай, что тебе стрый прислал?

Федор улыбнулся над наивностью брата. У самого под кафтаном сияет новенький бахтерец, а он спрашивает, что прислано брату. Ведомо и дураку — то же самое.

— Ты зачем так кричишь? — корила нянька Александра. — Братец еще слаб.

Но Александр уже развернул перед Федором подарок великого князя, на все лады нахваливая бахтерец:

— В нем ни стрела, ни меч не страшны. Потом мы с тобой на мечах рать устроим.

Он кинул тяжелый бахтерец прямо брату на грудь. Прасковья ахнула:

— Ты что ж это творишь?! Да он едва от смертыньки вырвался, а ты на него железы кидаешь.

Федор жалко и беспомощно улыбался. Ему и самому хотелось бахтерец примерить, но слабость не давала ни головы, ни рук поднять. Прасковья, поставив чашку на стол, сбросила бахтерец на пол.

— Окаянный мальчишечка, — ворчала она. — Как рожен, так и заморожен.

Однако Александра это не смутило. Он соскучился по брату и очень хотел его порадовать чем-нибудь. Он выбежал из покоев и скоро воротился с клеткой, в которой сидел сорочонок.

— Вот. Видал?

— Мало их у нас по лесам скачет, — проворчала Прасковья.

— Так это ж ученая! Она может на плечо сесть и… сидеть.

Александра сердила непонятливость няньки.

— Вот, зрите, — сказал он и, открыв клетку, стал звать сорочонка, хлопая себя по плечу: — Фьють-фьють, лети сюда. Ну!

Сорочонок, крикнув, вылетел, но полетел не на плечо княжичу, а прямо в окно. С лета он ударился о прозрачную слюду и камнем упал на подоконник.

— Ратми-и-р! — закричал Александр.

На этот крик вбежал в покои мальчишка. Александр молча указал на окно, где лежал бездыханный сорочонок. Ратмир подбежал, поднял сорочонка, приставил клюв к своему рту.

— Ничего, ничего, — успокаивал он княжича. — Очухается. Так уж бывало.

Первой пришла в себя Прасковья.

— Эт-та что? — спросила она строго, имея в виду невесть откуда свалившегося юного челядина. — Княжич болеет, а сюда все, кто похощет, то твари какие-то, то…

— Полно, нянька, — перебил Александр. — Это все мое и покои мои. А ты… ступай в свою светелку.

Прасковья не ожидала такого ответа. Давно ли на руках дите качала, портки на него надевала, и вот благодарность. Обидно няньке такое слышать. Поднялась с ложа Федора, заспешила к двери.

— Пойду скажу княгине.

Феодосья Игоревна, узнав о прибытии младшенького, толком и не слушала, о какой там обиде девка толкует. Поспешила из своего терема в покои к детям.