Александр начал закидывать повод за гриву коня и тут услышал за спиной голос Ратмира:

— Ногу, князь.

И вот уж Александр в седле и чувствует, как становится центром отряда дружинников, сердце его переполняется гордостью и радостью. Он готов скакать хоть на край света. Рядом преданный Ратмир, все еще не знающий о причине такой спешки. И этот немой вопрос в глазах его тоже веселит княжича.

— Ратмирка, скачем на поганых, — предлагает Александр.

— Скачем, князь, — радостно соглашается тот. — Скачем на окаянных.

В самый последний миг, когда Александр уже хотел сказать «С богом» и тронуть коня, подбежал и схватил его за стремя Темир.

— Ярославич, — взмолился татарин. — Дай Темирка конь! Дай конь!

Он понял: княжичи уезжают совсем. Кому он будет нужен здесь, в этом голодном, умирающем городе?

— Дай конь, дай конь, — твердил Темир, и уж слезы бежали у него по щекам.

Подъехал Миша, спросил негромко:

— Что стряслось, Ярославич?

— Да вот Темир с нами хочет ехать. Коня просит.

— A-а, черт! — выругался Миша. — Дай ему плетью.

— Ты что?! — сверкнул на Мишу очами княжич. — Сам хочешь? — и шевельнул плетью.

Миша понял: княжич, чего доброго, и впрямь перетянет его плетью, да еще при народе. Все может статься. Миша наклонился, протянул Темиру руку.

— Иди сюда, нехристь.

Держа татарина за руку, он подъехал к саням Федора, кивнул на коренника.

— Лезь на коня! Живо!

— Ай, спаси бог, ай, спаси бог, — лепетал Темир, влезая на коня.

Чтобы показать поганому, что едет он его милостью, Миша сунул ему под нос плетку и пригрозил:

— Башку сверну, коли что с княжичем случится. Слышь? Сверну башку.

Но Темир так радовался, что посадили-таки его на коня, хотя и неоседланного, что кивал и твердил, смеясь и плача:

— Башка свертай… Спаси бог, башка свертай…

— Ну, с богом, — молвил наконец Александр и направил коня к воротам и далее в темноту зимней ночи.

Впереди лежал путь в родной и милый Переяславль, о котором стосковалось его сердце.

XX

КНЯЖЬИ РАСПРИ

— Как уехали княжичи, едва ли не три месяца Новгород без князя был. Первых послов, которых бояре направили к Михаилу звать его на стол, перехватил князь смоленский. Лишь вторые добрались до Брыни, где обретался тогда Михаил. Князь прибыл в Новгород вместе с сыном Ростиславом в конце апреля.

— Сколь лет отроку? — поинтересовался Ярослав.

— Княжич о семи годах. А что?

— А ничего. Сказывай далее.

— Далее, врать не хочу, князь, Михаилу новгородцы уж так обрадовались.

— Еще бы, сам ангел небесный, — желчно заметил князь. — Небось манной небесной осыпал дураков.

— Ты угадал, Ярослав Всеволодич. Он дал им грамоту, в которой объявлена свобода смердам от податей на пять лет.

Услыхав это, Ярослав гулко хлопнул ладонью о стол.

— Ну не дурак ли? — вскричал он гневно. — Вот уж истина: смерд глуп — то не горе, князь глуп — горе с море. И долго он думает усидеть так на столе?

— Но, батюшка, — вмешался Александр. — Им платить ныне нечем. Я знаю, нечем.

Князь резко обернулся к сыну, вступившемуся вдруг за новгородцев. Хотел осадить его, прикрикнуть даже, но вспомнил, что растит князя — не холопа, а на князя кричать никто не смеет.