|
- И отвечай за то, что свершаешь». Они не знали слова «грех». Нет «запретной любви». Любишь - люби. Не смиряй собственных чувств, не загоняй их в клетку - Алиедоре, как девочке, эти истории, не шибко одобряемые маменькой, всегда нравились больше всего. О том, как принцы и принцессы или же лесорубы со швеями - неважно, благородные или простолюдины - шли против всего, потому что любили «запретно». И всякий раз в сказке всё кончалось хорошо, потому что Семь Зверей любят тех, кто идёт наперекор всему, подобно упрямым соснам, пускающимся в рост на голых камнях. Беглянка сорвала берет, гордо встряхнула смоляными прядями. Смотрите все, я - доньята Алиедора Венти! Я не стала покорною жертвой. «Феникс тебе крылья дал», - ворчала порой старая нянюшка. Она усердно молилась Ому-Вседержителю, но не забывала и старые присловья, дошедшие от её собственной бабушки. Добрая старушка всего-то имела в виду Алиедорину непоседливость, а оно эвон как обернулось-то… Хорошо, что Алиедора сбежала из Деркоора не голой и босой, а прихватила с собой кошель, полный звонкой монеты. Сейчас она доберётся до ближайшей таверны (ибо в животе бурчит всё громче и всё недовольнее), и там почтительный хозяин поставит перед ней ароматно пахнущий горшок с наваристым супом, отрежет толстый шмат хлеба, на него - такой же по толщине шмат варёного мяса. Еда для простолюдинов, конечно, но сейчас и такому обрадуешься. А потом всё будет чрезвычайно хорошо. - Эй, любезный! - окликнула она немолодого уже мастерового с коробом инструмента на плече. - Где тут ближайший постоялый двор? - «Побитая собака», молодая госпожа, в полудне пути будет, на большом тракте, что на Сашэ идёт. - Мастеровой поклонился. - Да только не место это для вашей благородной милости, простите старика. - Отчего ж? - свысока поинтересовалась Алиедора. - Дурной народ там собирается. И место само дурное, грязное. Наши туда не ходят, всё больше люд приблудный, лихой. Послушайте старика, благородная госпожа, от «Побитой собаки» держитесь подальше. - Благодарю, - ледяным тоном отрезала Алиедора, кинув мастеровому под ноги монетку. Тот едва заметно качнул головой и подбирать не кинулся - совсем не как холопы во Фьёфе или Алете. Тоже мне, фыркнула про себя Алиедора, несильно хлопнув жеребца по бокам. Простолюдины гордыми быть не могут. Это удел благородного сословия. …К «Побитой собаке» она добралась в середине дня. Живот протестовал уже так громко, что, казалось, это слышно всем и каждому на тракте. Постоялый двор стоял на отшибе, стены покосились, крыша местами просела, широченное крыльцо с балясинами и вовсе выглядело так, словно угодило под великанскую палицу. Однако из распахнутых дверей пахнуло жарким - да так, что Алиедора поняла: она скончается в страшных мучениях, если немедля не съест хоть кусочек. Она даже не убрала под берет пышные пряди. От кого ей тут скрываться? …В «Побитой собаке» было жарко, чадно, нечем дышать. Пылало пламя в огромном, на треть зала, очаге - над ним крутились вертела с насаженными на них тушками. Может, лесные ушаны, а может, и домашние шерстистики - но об этом Алиедора тогда и помыслить не могла. А старик мастеровой говорил, как оказалось, чистую правду. В трактире собрался отвратный, на взгляд Алиедоры, люд - непохожий на её родных меодорцев. Жуткого вида лохмотья какой-то мешковины соседствовали с обносками некогда богатых камзолов. Запах жареной требухи смешивался с вонью немытых тел; по засаленным космам кое у кого из посетителей ползали насекомые. |
