|
Тут хватало самого разного народа - калеки на костылях, нищие побирушки, непонятно что делающие в трактире, у них ведь нет денег; громилы самого разбойного вида, увешанные оружием, несмотря на действующий королевский запрет носить оное всем неблагородным сословиям, если только они не состоят на службе, скажем, в охране купеческого каравана. Нельзя сказать, что с появлением Алиедоры в трактире «настала мёртвая тишина»; на неё, конечно же, плотоядно уставились с полдюжины пар глаз, однако к этому она была готова. В конце концов, не девочка, а - почти что! - мужняя жена, знающая, что к чему в настоящей жизни. Пусть себе зыркают. - Трактирщик! Содержатель «Побитой собаки» отнюдь не спешил к знатной посетительнице с обязательным «что угодно благородной доньяте?». Отличить его от прочих оборванцев можно было разве что по донельзя грязному фартуку. - Хозяин? - уже с некой робостью повторила Алиедора. - Чё нать? - не поворачивая головы, осведомился тот. - Жаркого мне и вина, самого лучшего!.. - Чё? - Трактирщик соизволил наконец обернуться и вдруг заржал, показывая пеньки сгнивших зубов. - Вина? Самого лучшего? Буа-га-га! - заревел он, словно Алиедора отмочила невесть какую смешную шутку. Несколько оборванцев тоже захохотали. А двое громил бандитского вида и вовсе двинулись к девушке с самыми что ни на есть гнусными ухмылками. Алиедора ощутила, как живот скрутило судорогой. Правая рука легла на рукоять тесака, хотя умом она понимала, что надо уносить ноги. Но скакун её устал, да и она ничего не ела со вчерашнего дня… - Ка-акая птичка-бабочка! - прогнусил один из громил, подходя вплотную. Другой попытался зайти Алиедоре за спину, и девушка невольно попятилась - прочь, за порог. Однако в плечи ей тотчас вцепились ещё чьи-то руки, резко толкнули обратно, в жаркую духоту трактира. Уже гоготала добрая половина собравшихся - кто-то вскакивал на столы, чтобы лучше видеть. Алиедора и глазом моргнуть не успела, как оказалась растянутой поперёк стола - ноги остались на полу, один из громил держит за руки, прижимая запястья к липкой столешнице, а другой, с сопением облапив за талию, шарит по застёжкам пояса, где и кошелёк, и всё прочее - в привешенных сумочках. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как с ней собираются обойтись. Трудно поверить, чтобы вот так сразу… едва завидев… Алиедора истошно завизжала, перекрыв даже гнусный гогот оборванцев. Попыталась лягаться - бесполезно, сразу же зажали и ноги. Застёжка пояса наконец уступила, кожаные штаны стали предательски съезжать, на шее она ощутила чужое смрадное дыхание; чьи-то пальцы больно вцепились ей в грудь. - А-а-а-а-а-ай!!! Не укусить, не пнуть, не оцарапать… Державшего её руки громилу слишком привлекло созерцание её обнажившихся прелестей, с раззявленных губ стекала слюна. Его толкнул другой оборванец, явно недовольный обзором, и потная лапища, прижимавшая к доскам запястье Алиедоры, чуть ослабила хватку. Пальцы беглянки метнулись к бесполезно болтавшемуся тесаку - никто из насильников даже не потрудился сорвать его и отшвырнуть в сторону. Отмахнулась - слепо, в ужасе, не видя куда… Руки внезапно стали свободны. А державший их громила молча оседал, прижав обе грязные лапищи к рассечённому наискось лицу - лезвие тесака прошло от правого угла рта через нос и левый глаз, окончив кровяной росчерк возле левого виска. - Ы? - выдохнул кто-то за спиной Алиедоры. |
