Бейся в судорогах, если уж тебе так суждено. Оставайся в своей коме. Пусть твое сердце трепещет и останавливается. Ты не умрешь, во всяком случае не сейчас; может быть, спустя несколько часов, дней, недель. Большие разноцветные змеи обовьют твое тело, лениво поползут из глаз, ушей, носа и рта. Ты будешь метаться по комнате, крича, царапаясь и нанося удары, и наконец сердце твое остановится, глаза остекленеют, а тело нальется свинцом. И тогда ты умрешь — нет, не совсем так. Будешь медленно умирать. Агония продлится недолго, брат. Подумай! Не больше недели. И все будет кончено... до следующего раза.
Но возвратимся к Лукреции Бейкер, дипломированной медсестре. В клинике по-прежнему было тихо, когда она, крадучись, вышла из своей комнаты. В холлах никого не было. Она прислушалась, затаив дыхание, но до нее доносился лишь приглушенный стук из кухни, где хозяйничала Жозефина. Она бесшумно закрыла дверь.
В этом крыле находились только три комнаты: ее собственная, рентгеновский кабинет с диатермией и комната номер 4. Быстро пройдя через холл, рифленый резиновый пол которого заглушил ее шаги, она чуть помедлила перед тяжелой дубовой дверью с никелированным номером. Потом отодвинула задвижку — с внутренней стороны запоров не было — и навалилась всем телом на дверь.
Войдя, она оставила дверь приоткрытой, подложив под нее небольшой деревянный брусок, который принесла с собой. Это позволит ей услышать шаги и быстро уйти, если кто-нибудь станет подниматься по лестнице. О немможно было не беспокоиться. Он не сможетпозвать на помощь.
В комнате не было окон. Стены и пол были обиты ватой и затянуты холстом. Единственной мебелью был низкий стол, прикрученный болтами к полу.
На столе лежало нечто продолговатое, обернутое влажными белыми простынями и стянутое ремнями, которые лишали его возможности двигаться. Мисс Бейкер осмотрела ремни и на мгновение нахмурилась. Кто-то успел их перетянуть. Ох уж этот Джадсон! Он не... Но им вряд ли придет в голову. С чего бы им ее заподозрить?
Она опустила глаза на забинтованную голову, лежащую на подушках вровень с коконом из простыней. Глаза у Ван Твайна были открыты. Он, не мигая, уставился на нее пустым, неосмысленным взглядом. Потом вдруг моргнул, и что-то забрезжило в пустоте.
Он узнал ее. Он вспомнил, что она сделала. Но вряд ли он запомнит это надолго; во всяком случае, сейчас он бессловесен, как новорожденный младенец.
Да он и вправду был младенцем. Большим, старым, противным, беспомощным младенцем. Даже говорить не может, гадкая ленивая тварь!
В глазах у него появился ужас. Веки поползли вверх, все больше открывая белки. Они дико вращались. Губы подергивались, рот открывался и закрывался — совершенно беззвучно.
Мисс Бейкер весело рассмеялась.
Вынув из кармана свернутое полотенце — да, да, она хорошо подготовилась, — она заткнула Ван Твайну рот. Он попытался вцепиться в него зубами, но ей было известно, что делать в таких случаях. Она сдавила ему пальцами нос, полностью зажав ноздри. Он начал задыхаться.
— Так тебе и надо, гнушная тварь! — прошептала мисс Бейкер. — Дурак, вот ты кто! Ленивый, дрянной, глупый мужик! Даже имени швоего не жнаешь, да?
Сделав над собой усилие, она отпустила его нос. Дивное ощущение в чреслах становилось все острее, приближаясь к своему пику, и через несколько секунд — о господи, еще чуть-чуть! -она... Но этих нескольких секунд ей не хватило. Это мерзкое глупое существо стало задыхаться.
Она смотрела на лежащего, теперь сама чистота и невинность, думая о собственном удовольствии лишь как о стимуле, необходимом для работы, которую предстояло проделать.
— Шкажи, как твое имя, — тихо приказала она. — Ешли не шкажешь, как тебя жовут, мне придется...
Она немного подождала. Потом сдвинула вниз полотенце и потянулась к его носу. |