|
– Ладно, – сказал он, – ведь дамы уже здесь! Если мы отошлем их назад, то это может оскорбить их чувства. Не надо быть грубым с ними, вы видите, как они красны и смущены! В это время Гуд начал уроки с самой хорошенькой из всех трех, я, со вздохом, последовал его примеру. День прошел хорошо. Молодые дамы были очень снисходительны и только смеялись, когда мы перевирали слова. Я никогда не видал Гуда таким внимательным к урокам; даже сэр Генри, казалось, с новым рвением принялся за изучение языка. – Неужели это всегда будет так? – думал я. На следующий день мы были несколько любезнее с дамами, наши уроки прерывались их вопросами о нашей родине, мы отвечали, как умели, на языке Цу венди. Я слышал, как Гуд уверял свою учительницу, что ее красота превосходит красоту целой Европы, как солнце – красоту месяца. Она отвечала легким кивком головы и возразила, что она «только учительница и ничего больше, и что нельзя говорить такие вещи бедной девушке!» Затем дамы пропели нам кое что, очень естественно и просто. Любовные песни Цу венди весьма трогательны. На третий день мы были уже интимными друзьями. Гуд рассказывал хорошенькой учительнице свои любовные приключения и так растрогал ее, что оба начали томно вздыхать. Я толковал с моей учительницей, веселой голубоглазой девушкой, об искусстве Цу венди, а она, пользуясь всяким удобным случаем, сажала мне на спину и затылок какое то насекомое вроде таракана. В другом углу сэр Генри со своей гувернанткой углубились, насколько я мог судить, в изучение слов и их значений на языке Цу венди. Дама нежно произносила слово, означающее «рука», и сэр Генри брал ее за руку, «произносила слово „глаза“, и он заглядывал в ее глубокие глаза, затем послышалось слово „губы“… но в этот момент моя молодая дама ухитрилась засунуть мне за ворот таракана и, громко смеясь, убежала. Я не выношу тараканов и сейчас же начал отряхиваться, смеясь над дерзостью моей учительницы. Потом я схватил подушку, на которой она сидела, и бросил ее вслед. Вообразите мой стыд, мой ужас, мое отчаяние, когда дверь внезапно отворилась, и в сопровождении двух воинов вошла к нам Нилепта. Подушка, брошенная мной, попала прямо в голову воина. Я сейчас же сделал вид, будто бы ничего не знаю о подушке. Гуд перестал вздыхать, а сэр Генри засвистал. Что касается бедных девушек, они были совершенно озадачены и растерялись. А Нилепта! Она выпрямилась во весь рост, лицо ее покраснело, потом побледнело, как смерть. – Убить эту женщину! – приказала она воинам взволнованным голосом, указывая на прекрасную учительницу сэра Генри. Воины стояли в нерешимости. – Слышали вы мое приказание или нет? – произнесла она опять. Стража двинулась к девушке с поднятыми копьями. Сэр Генри опомнился, заметив, что комедия грозит превратиться в трагедию. – Стой! – произнес он сердито, становясь перед испуганной девушкой. – Стыдись, королева! Стыдись! Ты не убьешь ее! – Верно, у тебя есть достаточная причина защищать ее? – ответила рассерженная королева. – Она умрет, умрет! – Нилепта топнула ногой. – Хорошо, – отвечал баронет, – тогда я умру вместе с ней! Я твой слуга, королева, делай со мной, что тебе угодно! – сэр Генри склонился перед ней и устремил свои ясные глаза на ее лицо. – Я хотела бы убить и тебя, потому что ты смеешься надо мной! – отвечала Нилепта, и чувствуя, что не владеет собой, не зная, что делать дальше, она неожиданно разразилась целым потоком слез и была так хороша в своем страстном отчаянии, что я, старик, позавидовал сэру Генри, который бросился утешать ее. Курьезно было смотреть, как он держал ее в своих объятиях, объясняя ей все, что произошло у нас, и, казалось, эти объяснения утешили ее, потому что она скоро оправилась и ушла, оставив нас расстроенными. |
