— Нет, товарищ Мальцев, а вот и не угадали, — не соглашается дирижер, — не гимн страны, это мы уже проехали.

— Ага, еще такой анекдот есть, про соединение ежа и ужа… — как сам себе, бурчит Кобзев.

— Кобзев! — нервно одергивает старшина, и делает страшное лицо в сторону неуёмного анекдотчика. — Ну, что ты, понимаешь, с ними…

— …а Гимн… Планеты! — как бы не замечая общего сарказма в аудитории, с ноткой высокопарности заканчивает дирижер, и скептически добавляет. — Может не Гимн, кантату, скорее всего.

— Чего-о?

Музыканты зашевелились. Послышались возгласы: «Ух, ты!.. Ого!.. Уже планеты! Международная! С премией, значит, да? А какая премия? А сколько заплатят? В баксах или в Евро?

— В деревянных…

— А я знаю, всё равно будет музыка Александрова, слова Михалкова. Ага!

— Р-разговор-рчики! Кобзев! — с явной угрозой рычит старшина.

Дирижер улавливает главный вопрос, отвечает не очень уверенно:

— Заплатят, заплатят… Ага! Конечно!

Слышны возгласы: «Догонят и еще дадут… Жди… Держи карман… Пендаля… По ушам… Грамоту дадут… Посмертно…»

— Тих-ха… р-разговор-рчики… — Это уже рокочет сам дирижер. — Я же не говорю что это обязаловка. Можем, значит, можем. Нет, значит, нет. Как думаете, товарищ старшина?

Старшина на вопросе не спотыкается.

— А Положение уже есть? — мудро интересуется. Он, вообще-то, главный концертмейстер оркестра здесь, так сказать первый кандидат на возможное композиторство. Естественно, после дирижера.

— Положение? — на секунду задумывается подполковник, но ответить не успевает…

Открывается дверь, легко и свободно… Без стука, как к себе домой, в оркестровый класс входит офицер в чине полковника. Полковник Ульяшов, зам командира полка по воспитателной работе. Офицер в предпенсионном возрасте, с очень простецким лицом, не крупный, обычный, но с многоэтажным собранием орденских колодок на груди. С подчиненными он на «ты», сам, естественно, «заклятый» (В прошлом) коммунист. С большим партийным стажем. Ныне демократ (Перестройка в стране — понятное дело, — и в войсках тоже). С ним еще два человека. Тоже полковники, но гораздо моложе и стройнее. Откуда-то «сверху» похоже гости, из дивизии или выше. Группа, возглавляемая полковником радушно улыбаясь, распространяя вокруг себя густую смесь из разных душистых запахов модных мужских одеколонов, движется к дирижеру. Музыканты вскакивают, не опуская инструментов, вытягиваются. На лицах полуулыбки и любопытство. Дирижер тоже быстро поднимается, разворачивается, почтительно вытягивает руки по швам.

— Привет музыкантам, привет! А я думаю, дай-ка зайду к своим, — дружески урчит голос полковника. — Соскучился по музыке-то, соскучился… — произносит офицер, обрывая тем самым возможный доклад дирижера. Подойдя, полуобнимает его дружески, приветственно хлопает по спине. Одновременно дает отмашку музыкантам — садитесь, братцы, садитесь! Без церемоний, понимаешь, свои же, свои. Видно, что его здесь знают, уважают, к некоторыми он даже панибратски настроен. — Ну, товарищи-музыканты-лабухи, как служба идет, нормально?

Вразнобой, весело, но сохраняя дистанцию, доносится: «Нормально, товарищ полковник… Пайковых не хватает… Здоровье в порядке…»

— Значит, девки любят!.. — хохочет офицер, переглядываясь с гостями: видите, как мы здесь дружно живем.