Почтительно отступив от Тамары на шаг, Александр Борисович не придумал ничего лучше, как произнести банальнейшую из фраз, употребляемых в подобных случаях:

— Ну что вы, Тамара Владимировна, — пробормотал он, — я всего лишь выполнял свой служебный долг, так же как и вы — свой гражданский.

— Господи, да бросьте вы! — Тамара была в этот момент ну просто удивительно хороша! — Вы сделали для меня больше, чем я ожидала, вы так ей отомстили, что я даже не мечтала, чтоб вот так. Спасибо вам, Александр Борисович, дорогой.

— Отомстил? Э-э-э… Кому, простите?

Похоже, говорили они с Тамарой о разных вещах, во всяком случае, Александр Борисович явно «не врубался».

— Как — кому? Монаховой, конечно! Кому же еще?! Денис сказал, она пошла сразу по трем статьям! Теперь ей всю жизнь на зоне париться! А я… я могу наконец начать собственную жизнь сначала!

«О, женщины!» — вот и все, что оставалось воскликнуть (мысленно, конечно!) вслед за классиком Александру Борисовичу Турецкому. В этот момент он окончательно, раз и навсегда понял, что они — эти нежные, хрупкие, беззащитные, слабые, коварные и очень красивые существа — действительно непостижимы для мужского ума. Нет, не родился еще на свет мужчина, способный предугадать или хотя бы разгадать ход мыслей в этих очаровательных головках, не говоря о мотивах, составляющих главную движущую силу их поступков. И, похоже, не родится никогда!

На то, чтобы привести в порядок свой кабинет перед отпуском, Александру Борисовичу потребовалось почти два часа. Наконец последняя из служебных бумаг была аккуратно убрана в сейф и заперта. Впереди было семь дней — целых семь дней! — полного безделья, билеты на сегодняшний вечерний поезд Ириной Генриховной уже куплены.

Турецкий в последний раз сел за свой рабочий стол — неестественно пустой и чистый. Сел просто так, все от той же усталости, которая за последние дни нет-нет да накатывала на него. Умом он понимал, что отдых и впрямь необходим. А вот душой…

Александр Борисович с тоской оглядел свой кабинет, поднялся из-за стола и подошел к окну.

На улице опять было сумеречно от брюхатых туч, прочно зацепившихся за крыши московских зданий, за луковки ее церквей и соборов. Внизу по мокрой мостовой к ближайшему светофору медленно двигались машины.

Одна из них сумела вывернуться из плотного крайнего ряда и припарковалась прямехонько под окнами кабинета Турецкого. Пассажирская передняя дверца открылась и оттуда выбралась не кто иная, как Ирина Генриховна Турецкая. Лично! Изящным и таким знакомым ее супругу движением откинув золотисто-русую прядь, Ирина поправила на плече ремешок сумочки и уверенно зацокала каблучками к проходной.

— Ничего не поделаешь, — усмехнулся вслух Турецкий, невольно любуясь легкой походкой жены, — поступай-ка ты, Александр Борисович, под командование собственной супруги!

И, подумав, добавил:

— Временно!