В бессильной ярости он заскрежетал зубами. Пустыня, болото, море — неужели опять придется преодолевать все это? Джезар говорил, будто тот, кто один раз добрался до Гиль-Дорад, сможет вернуться туда беспрепятственно, Глаз Бога не помешает ему… Но даже если дорога к чудесному острову будет выложена розами, они доберутся до него не раньше чем через месяц. А за это время Блармиц не торопясь закончит церемонию, и Талисман будет принадлежать самому опасному человеку в мире…

— Собирайтесь,— приказал северянин.— Ради Крома, если вы хотите жить, если хотите, чтобы мир не погиб, поспешите!

Омигус и Луара переглянулись; цирковой фокусник, стараясь сделать это незаметно для Конана, пожал плечами и покрутил пальцем у виска — дескать, сбрендил наш варвар от холода. Краем глаза киммериец уловил этот жест, но не стал ничего говорить: все равно он не сумел бы объяснить, что Блармиц повернул поток времени, изменил ход событий и вот-вот ввергнет мир в Преисподнюю…

Они быстро свернули лагерь. Конан в последний раз с ненавистью оглядел застывшие на века в молчаливом величии горы и направился к расселине — туда, где, как он помнил, был наиболее удобный путь для спуска. О предстоящих трудностях, которые придется преодолевать во второй раз, он старался не думать. «Блармиц, Блармиц»,— Как проклятие, пульсировало у него в мозгу.

И тут вдруг в голове киммерийца все прояснилось; на секунду он замер, потом медленно повернулся к Луаре.

— Блармиц,— произнес он.

— Где? — резко обернулся к покинутой стоянке Омигус.

Луара смотрела на возлюбленного с недоумением.

— Ты назвала чародея по имени,— продолжал Конан. — «Блармиц»,— сказала ты. А ведь всю дорогу он называл себя Ловаром. Настоящее его имя стало мне известно только в Храме Талисмана. Так откуда ты знаешь, как его зовут на самом деле?

На одно короткое мгновение, словно в кошмарном сне, ее глаза разъехались в стороны и в них вспыхнули змеиные, вертикальные зрачки. Но уже в следующую секунду перед киммерийцем вновь стояла хрупкая белокурая девушка.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.— Луара беспомощно посмотрела на Ки-шон.

Вместо ответа Конан подошел к потрескавшейся скале и вытащил меч. Закрыл глаза, сосредоточился… и нанес по скале сокрушительный удар.

Лезвие прошло сквозь мерзлый камень, как сквозь утренний туман. Конан повернулся к спутникам. Застывшие, как статуи, Луара, Омигус, Ки-шон и Толстяк смотрели на него без всякого выражения.

— Спасибо, Блармиц,— сказал северянин, обращаясь ко всем одновременно.— Ты чуть было не обманул меня. Но там, в пустыне, в призрачном городе ты хорошо научил меня отличать явь от миража.

Путешественники не шелохнулись, все так же бессмысленно таращась на Конана, точно куклы, играть с которыми ребенку наскучило. Стих даже ветер, и гнетущая тишина давила на уши.

— Вас всех не существует! — закричал он, изо всех сил внутренне напрягаясь, чтобы самому поверить в собственные слова.— Я нахожусь в Храме Талисмана! Сгиньте!

Фиолетовый туман вновь заволок все вокруг, застлал глаза, проник в мозг… и Конан вернулся из страны забвения.

Он вновь оказался в Зале Ста Светильников. Со времени его «отсутствия», казалось, прошли считанные секунды — чудовище по-прежнему нависало над Талисманом Глаз Бога, и магическое сияние втекало в его разверстую пасть. Оно не видело киммерийца, будучи уверено, что тому не выбраться из иллюзорного мира, в котором можно прожить всю жизнь, но так и не понять, что в мире реальном минуло лишь несколько мгновений… Меч все еще был в руках Конана. Покрепче сжав его рукоять, он прыгнул вперед и замахнулся.

Краем желто-зеленого выпученного глаза монстр уловил движение позади себя и с невероятным для столь огромной туши проворством отскочил в сторону.