Артем оглянулся, ища глазами Авилкина, но тот, воспользовавшись перебранкой, исчез.

— Сымай звездочку! — вожак нахально протянул руку к фуражке Артема.

На другой стороне улицы показалась фигура какого-то мужчины. Противники Каменюки замерли, — решили переждать, пока прохожий скроется.

Каменюка подумал, что вот сейчас еще можно улизнуть, прыгнуть в сторону, в открытую калитку, что можно позвать на помощь, но тотчас решительно одернул гимнастерку, вызывающе выдвинул вперед плечо с погоном и остался на месте.

Когда шаги прохожего затихли, начался бой. Трудно сказать, чем закончился бы он, если бы не вмешался оказавшийся случайно в это время поблизости майор Веденкин. Во всяком случае, ясно было одно: Артем не собирался отступать или сдаваться.

К большому его удивлению, майор не рассердился, не стал отчитывать, а только сказал:

— Молодец! Никогда не робей! — И, сочувственно оглядев ссадину у виска, измятый костюм Каменюки, достал булавку. — Давай-ка пришпилю! — предложил он Артему, берясь за болтающийся погон.

У проходной училища Артем вытащил суконку, которую неизменно носил в кармане, почистил ботинки, долго стирал пятно с брюк и только тогда вошел в училище.

Через несколько дней в разговоре с капитаном Беседой Каменюка раздраженно заявил:

— Я гражданских презираю!

Алексея Николаевича очень обеспокоило это признание, от него несло кастовостью кадетских корпусов.

— Ты забываешь, Артем, что твой отец — учитель — был «гражданским», что твои товарищи по школе вырастут и станут инженерами, рабочими, построят для тебя танки, что «гражданские» дают нашей армии хлеб, отказывают сейчас себе во многом, чтобы ты, «военный», учился, не зная забот. Чем же ты или я лучше их?

— Так это я о тех… что меня побить хотели, — угрюмо пояснил Артем. Алексей Николаевич вспомнил рассказ Веденкина о недавнем происшествии на улице и успокоился:

— Ну, это другое дело. Здесь ты себя в обиду не давай и нас не позорь!

У Каменюки, несомненно, были и хорошие качества, но Алексею Николаевичу он причинял чаще всего неприятности.

Приходит к Беседе воспитатель Волгин из четвертой роты.

— Ваш Каменюка вымогает пончики у моего Гречушкина! — возмущенно говорит он.

Выясняется, что Артем за сделанную Гречушкину рогатку взял плату пончиками, — их обычно давали на второй завтрак, к кофе.

Долг Гречушкина достиг тридцати семи пончиков, так как Артем за несвоевременно внесенную плату брал ростовщические проценты.

Гречушкин, чтобы вырваться из кабальной петли, менял у товарищей свое обеденное второе на пончики, худел, вызывая тревогу у воспитателя, и, наконец, был пойман с поличным: при выходе из столовой у Гречушкина подозрительно оттопыривалась на животе гимнастерка. Капитан Волгин отозвал его в сторону, легонько ткнул пальцем в живот, спросил серьезно:

— Вы так наелись?

Из-за пазухи Гречушкина были извлечены три хрустящих сочных подрумяненных пирожка. Произошло объяснение. Гречушкин долго отпирался, но в конце концов рассказал обо всем.

— А где же рогатка? — спросил Волгин.

— Порвалась, — обреченно вздохнул Гречушкин.

— Долг мы возвратим, — пообещал офицер, — но только не пончиками… Я тебе общую тетрадь принесу, отдашь ее.

Потом у суворовца второй роты исчез альбом с марками. Следы привели в отделение Беседы. Он вошел в класс мрачнее тучи. Никогда еще его не видели таким.

— На наше отделение ложится пятно позора, — глухо произнес капитан. — Через пять минут альбом должен лежать на столе, иначе я откажусь от вас! — повернулся и вышел.