Далеко за полночь подошли к спуску с плоскогорья. Дорога раздваивалась. Трудно проходимая, каменистая узкая тропа шла подножиями Хан-Тенгри через много тя-желых перевалов и ущелий в Китай, большой тракт сво-рачивал на север и направлялся через Зайцевское в доли-ну реки Или.

— Ты знаешь, Николай, — сказал Иван Павлович, подъезжая к остановившемуся на распутье Аничкову, — не понравился мне дунганин в Менде-Кара.

— Да… Конечно, это он донес о нас Зарифу и заста-вил свернуть от Пржевальска.

— Уйдет опять…

— Посмотрим.

— Как думаешь, как он пошел отсюда?

— Пошел по тракту и, не доходя до Зайцевского, свернул на Кольджат.

Мучительной, не знаемой раньше болью сжалось сердце Ивана Павловича. Фанни вспомнилась ему, вста-ла перед ним в своем сером армячке и кабардинской шап-ке, и суровый воин и житель гор почувствовал, как похо-лодели руки и ноги, сердце остановилось от тоски и стра-ха за нее.

— Ну конечно, — продолжал Аничков, — по горной тропе стада добычи скоро не погонишь, а он торопится.

Большой тракт и дорога вдоль Или кружна. Джаркент близок, и он боится, что там ему перережут путь. Лазут-чики и преданные киргизы и дунгане сказали ему, что в Кольджате никого нет, и он пойдет на пролом Коль-джатского поста.

— Вперед! — бешено, не своим голосом крикнул Иван Павлович, и отряд помчался к краю долины Карка-ры, к извилистому спуску в Илийскую долину.

XIII

Яркие огни выстрелов мотнулись сполохами в полу-свете нарождающегося дня, и горное эхо прокатилось по ущельям.

У спуска толпились стада. Тревожно блеяли бараны, быки сгрудились темно-бурой массой, и белые рога тор-чали над ними каким-то частоколом. Ревели потревожен-ные верблюды. Человек двадцать конных киргизов, охра-нявших их, открыли стрельбу по казакам.

— Строй лаву! — крикнул Иван Павлович. — Айда за мной!

Аничков выхватил из ножен стальную полоску доро-гого клинка и, пустив Альмансора, мчался на маячивше-го с винтовкой в руках, на хорошей сытой лошади, богато одетого киргиза.

Грянуло «ура». Киргизы поскакали в стороны.

Аничков нагнал богатого киргиза. Киргиз бросил винтовку, соскочил на полном ходу с лошади и покорно стал на колени. Узкие глаза его бегали по сторонам и го-рели злобой. Казаки окружили его.

Иван Павлович организовал захват скота, оставил десять казаков для его охраны и подъехал к пленнику.

Он говорил на горном наречии каракиргизов, и его с трудом понимали казаки. Он «большой человек», помощник и правая рука Зарифа, Зариф поручил ему вчера остаться со стадами для отдыха в долине, а сам с главной добычей пошел на Кольджат, чтобы очистить путь.

Настал ясный день пустыни. Синее небо куполом оп-рокинулось над землей, без облака, без дымки, без наме-ка на тучи. Казаки еще раз сменили лошадей и сели на лучших коней, отобранных из добычи Зарифа.

От края плоскогорья шли опять две дороги: одна — на Хан-Тенгри, другая — к Кольджату. И опять брало со-мнение. Путались следы. Куда пошел Зариф? «Большой человек» мог и соврать, и Аничков задержал Альмансора, вглядываясь в притоптанную и тут и там пыль дороги. Где истинный, где ложный след?

Но Иван Павлович не раздумывал. Даже если бы Зариф не пошел на Кольджат, Иван Павлович пошел бы туда: там была Фанни — и весь интерес погони, охоты за разбойником, жажда подвига и славы, награды — все затмилось новым сильным чувством беспокойства за кого-то дорогого… любимого… да… может быть… лю-бимого…

Был знойный полдень. Отряд только что поднялся на перевал. Внизу, под крутым обрывом, показались чуть видные в далеком мареве постройки Кольджата.