— Тут пахнет провокацией, как пить дать, — пыхтит Марк.

— Оскорблением, — шипит Лука.

Матфей сжимает кулаки, ишь ты. Они у него явно чешутся.

— Кто-то пользуется мусором. О’кей, если это явление распространится, оно будет иметь непредвиденные последствия. Губительные. Страшно подумать, что может произойти.

— Но почему берут именно наш мусор? — не унимается Марк. — Что-то я не слышал, чтобы это происходило с другими.

— Ясно почему, — отвечает Лука. — Акция против властей. Против верхов.

Матфей вкладывает свое возмущение в смачный плевок на несколько метров.

— Это угроза для веры.

— Для производства, — подчеркивает Марк.

— Для потребления, — подхватывает Лука.

Матфей становится в боксерскую стойку. Молотит кулаками воздух — ух! эх! ух! эх!

— То, что выброшено, — священно и неприкосновенно. Война еретикам! Если бы в нашей Стране сохранились красные, которых у нас давно и в помине нет, о, мы бы по крайней мере знали, кого прижать!

Марк ходит взад-вперед. Нервы.

— Кто же это такие, так сказать?

Лука, размахивая руками, высвобождает (выпрастывает) их из-под голубой мантии.

— Будем надеяться, что еретиков пока немного. Единицы. Надо предупредить папу.

Матфей перестает боксировать (тузить) воздух, и его кулаки исчезают под мантией. Зеленой.

— Эдуарда? Бьюсь об заклад, ему все известно.

— Ему всегда все известно, — вздохнув, признает Марк. Который не прочь спрятать голову под красную мантию.

— В то время как мы никогда не знаем, что у него на уме.

Мне пришлось прижать ухо — ух! — к динамику, иначе бы я не расслышал этих слов.

Матфей высказывает догадку:

— Они с Иоанном что-то затевают.

Послушаем Марка.

— Вам, так сказать, ничего не говорит скоропалительное решение назначить Иоанна кардиналом? Да еще и — неизвестно почему — главным теологом. — Направляет палец на Матфея. — Вот ты, министр культа, как поладишь с главным теологом?

— О’кей, я все не разберу, дурак Иоанн или жулик. Только ли глас божий — или у него собственный голос есть, свои идеи?

— В любом случае, — заявляет Марк, — не нравится он мне. Так сказать.

Лука выражается определеннее:

— Матфей, ты серьезно считаешь, что проделки с нашим мусором на их совести? Эдуарда и Иоанна.

Сигара Матфея изжевана в клочья.

— Не знаю. Это тревожный сигнал, который необходимо расшифровать. О’кей. Но мы найдем виновника, и пусть не ждет пощады, кто бы он ни был. Хоть сам папа.

Читатели, друзья, эгеге!

Скоро, у, уже совсем скоро я вам все скажу. Страницу терпения.

Страницу. Исписанную?

Прежде чем разойтись, кардиналы принимают решение: выявить преступников, для чего поручить расследование (тайное) — кому бы вы думали?

У, угадали! Полковнику Энею.

20

Ох. («Куда девался Рикки?»)

Эх. («Что-то давненько его не видно, этого пугала».)

Ах. («Неужели умер?»)

Ух. («Будем надеяться».)

Ну. («Покойничек утрамбовывает мусор».)

Эгеге.

Ау, люди, я здесь!

Друзья, это Мария. Европейка. Ей-ей, это она. А кто же еще?

Черное шелковое платье до пят, с разрезом, открывающим ногу чуть ли не выше бедра. Ах ты!

Чулки в сеточку.